Серебряный Клин
Шрифт:
– Послушай, Талли, – сказал он. – Посмотри сам. Эта дрянь все равно горячая, хотя побывала в воде. Если провести рукой сверху, тепло становится на расстоянии фута.
Тот проверил; на его лице появилось встревоженное выражение.
– Заверни-ка эту железку получше, – посоветовал он, – завяжи потуже и засунь в самую середину мешка.
Вот как? Значит, Талли не собирается нести Клин сам? Не хочет все время держать его в поле зрения? Это было подозрительно.
– Слушай, помоги мне тут немного, – вдруг попросил Талли. –
Смед кончил упаковывать сверток с Клином и подошел к брату, поняв по его голосу, что тот хочет ему кой о чем шепнуть.
Когда они затолкали барахло в мешок, умяли его и перевязали веревкой, Талли пробормотал:
– Я решил ничего не делать на обратном пути. Оба могут еще понадобиться. Разберемся с ними попозже, уже в городе.
Смед кивнул. Он вовсе не собирался сообщать братцу, что передумал, а только лишний раз поклялся про себя сделать все, чтобы Тимми, Рыбаку, да и ему самому от продажи Серебряного Клина досталась честная доля.
Он-то знал, какие мыслишки копошатся в голове Талли. Братца не устраивал даже тот небывалый фарт, что им уже привалил. Он хотел использовать Рыбака и Тимми как вьючных ослов. Пусть только доволокут до города свою часть поклажи. А уж там он сумеет с ними разделаться.
Смед сильно подозревал, что Талли не захочет поделиться добычей даже с ним.
Глава 20
Наш костер догорел почти дотла. Только угольки кое-где продолжали тлеть под золой. Время от времени маленький язычок пламени выстреливал вверх, плясал несколько секунд, а потом умирал. Я лежал и смотрел на звезды. Большинство из них были мне давно знакомы, но почти все чуть сдвинулись со своих мест. Созвездия выглядели какими-то скособоченными.
Ночь стояла как раз такая, чтобы загадывать желания, считая падающие звезды. На моем счету уже семь.
– Тебя что-то беспокоит? – вдруг спросил Ворон.
Я вздрогнул от неожиданности. Это были первые слова, которые он сказал после обеда. Мы вообще мало разговаривали.
– Как-то не по себе, – вяло ответил я.
Я давно не следил за временем. Не имел ни малейшего понятия ни где мы находимся, ни куда направляемся. Все эти чертовы дороги слились в одну-единственную, уводящую нас все дальше от дома, на юг.
– И несомненно, удивляешься, что тебя сюда занесло?
– Да нет. Сам на это напросился. Меня больше беспокоит, что мы едем крадучись, словно воры. Не люблю. Могут и принять за вора.
Не стал я ему объяснять, что еще больше мне не по душе такие места, где единственный человек, с которым можно поговорить, – это сам Ворон. И если с ним что-нибудь случится… Вот что на самом деле беспокоило меня больше всего.
Даже думать об этом не хотелось.
– Один черт, слишком поздно поворачивать назад, – пробормотал я.
– Некоторые считают, что никогда не поздно.
Ага. Значит,
Им двигали мощные эмоции, неясные для меня, а может, и для него самого. Ключом к его чувствам служило имя Душечки, хотя он никогда не упоминал о ней вслух. Комплекс вины как чудовищный коршун умостился на его плечах, хлопая крыльями, пронзительно крича, норовя выклевать глаза и уши. Непонятно, почему он решил, что сможет утихомирить это чудище, если догонит своего бывшего дружка Костоправа и сообщит ему о том, что случилось в Курганье.
Я не видел в этом ни малейшего смысла. Но в поступках большинства людей обычно нет никакого смысла.
А может, броня его решимости слегка прохудилась в пути? Одно дело – гнаться за парнем в надежде настичь его через несколько недель, проскакав сотни миль, и совсем другое – преследовать его месяцами, оставляя позади одну тысячу миль за другой. Нет людей, созданных для того, чтобы выдерживать эту бесконечную гонку, не имея ни дня на отдых. Такая дорога может подорвать самую железную волю.
Даже сила духа Ворона была на пределе. И мне почудился намек на это, когда он нехотя сказал:
– Опять начинаем отставать от Костоправа. Ему не приходится остерегаться так, как нам. Мы должны найти способ двигаться быстрее. Иначе придется гнаться за ним на край света, но и там мы его не догоним.
Вот черт. Не для меня он это говорил, для себя. Пытался снова возбудить в себе тот энтузиазм, который подрастерял в дороге. Никакой возможности взвинчивать темп дальше у нас просто не было. Разве только окончательно наплевать на всякую осторожность, на опасности, грозящие путнику в незнакомом краю.
Но исступленность, с которой мы упорно пробивались вперед, и без того медленно нас убивала. Куда уж дальше.
Я мельком увидел на севере какой-то отсвет.
– Смотри, – сказал я. – Вон там. Ты видел? Я уже говорил тебе недавно. Молния на ясном небе.
– Может, там гроза, – отмахнулся он.
– Да протри ты свои глаза. Какая, к черту, гроза?
Последовало еще несколько вспышек, неярких и неотчетливых, будто зарницы откуда-то из-за горизонта. При грозе такие вспышки обычно освещают верхушки облаков.
– Там нет ни облачка, – сказал Ворон. – Мы здесь несколько недель не видели никаких облаков. И, держу пари, так ни одного и не увидим, пока не пересечем эту степь. – Вдали мелькнула еще вспышка. Ворон как-то странно передернулся. – Не нравится мне все это, Кейс. Совсем не нравится.
– Что-то случилось? Что с тобой?
– Не знаю. Не могу сказать точно. Сводит скулы, и звон в ушах. То же мерзкое ощущение, что было у меня в Весле. Оно и погнало меня в путь.
– Считаешь, там какая-то тварь из Курганья?