Серебряный леопард
Шрифт:
Южные рыцари были поражены: когда этот англо-норманн потерпит поражение, что произойдет почти наверняка, одолженные доспехи, оружие и боевой конь – целое богатство – будут потеряны. Вместе с его жизнью.
– Эй, ты! – огрызнулся Дрого. – Вооружать против меня эту безземельную собаку, по-моему, жест недружественный со стороны Сан-Северино. Я этого не забуду!
В конце концов нетерпение Дрого, желавшего как можно скорее напасть на своего врага, было удовлетворено. Присутствующие приняли решение, что противоборцы будут сражаться через два дня пешими.
Сэр Тустэн, задумавшись, мрачно
Глава 12 НА ЗУБЧАТОЙ СТЕНЕ
Среди разнообразных видов деятельности в замке Сан-Северино лавки лучника и кузнеца-оружейника не имели себе равных по значению. В первой изготавливали нормандские луки, приделывали наконечники и перья на сотни стрел. В другой ковали новые или чинили старые пики, клинки и шлемы. Но у Озрика, достаточно умелого главного кузнеца графа Тюржи, не хватало мастерства выковать тяжелый трехфутовый рыцарский меч с клинком столь же широким в конце, как и у рукоятки. Во всей Италии лишь немногие сарацинские рабы владели искусством ковать крепкие и надежные клинки, такие, какой был у «Головоруба».
Герт Ордуэй, работавший в кожаном фартуке у наковальни, сделал передышку. Его обнаженные мускулистые плечи блестели от пота. В ушах непрестанно звучал монотонный скрип гигантских мехов, которые приводил в движение сумрачный помощник мастера Озрика.
Рейнульф, обычно молчаливый эсквайр, оружейный мастер сэра Хью, пришел осмотреть творение рук Герта – тяжелое оружие из закаленного железа почти двух футов длиной. Его головка была глубоко погружена в раскаленные угли кузнечного горна.
Это оружие вскоре превратится в булаву, ручку которой обернут сыромятной кожей. Диаметром в два дюйма, это изделие заканчивалось увесистым наконечником, или головкой. Иногда ударной части булавы придавалась пятиконечная форма или же форма сердца, – словом, такая, удар которой мог сокрушить и шлем и покрытую им голову.
Булава, над которой трудился Герт, уже весила около пятнадцати фунтов и должна была стать еще тяжелее, когда Герт прикует к ней ниже головки широкий крюк. Наблюдавшие за его работой недоверчиво усмехались. Где это видано, чтобы к булаве приделывали крюк? Он нарушит баланс оружия. Посмеиваясь про себя, Герт вытащил большими щипцами тот самый крюк из воды и поместил его в раскаленные древесные угли.
Усмехнувшись, Ордуэй произнес на ломаном нормано-французском языке:
– Подождите, и вы убедитесь, что каждый умный норманн может чему-то научиться…
У мастера Озрика юнец с льняными волосами пока еще явно не вызывал доверия. И когда Герт сунул булаву в пламя горна, он недовольно проворчал:
– Не перегрей металл, глупец. Ты испортишь края головки.
Герт не встревожился – в Англии острым краям булавы не придавали особого значения. Ценился лишь баланс и вес головки этого оружия. Наконец раскаленный добела крюк был прикреплен к булаве.
Герт приподнял ее, повертел вокруг себя и удовлетворенно кивнул. Баланс оружия не был существенно нарушен.
– Какое же применение твой господин может найти этому нелепому крюку? – презрительно осведомился эсквайр Рейнульф.
– Поживешь – узнаешь.
– Да, сэру Эдмунду понадобятся преимущества, – продолжал оружейный мастер. – Этот Дрого сильнее самого Сатаны. В прошлом году все видели, как он одним ударом меча начисто снес голову быку.
– Но вы не видели милорда на поле брани. У него силы на десятерых. – Герт сделал вид, что сообщает это по секрету.
И с раскрасневшимся от жара горна лицом Ордуэй сунул еще светившуюся багровым цветом булаву в воду. Густые клубы пара взметнулись к почерневшему от сажи потолку кузницы. Потом саксонец бросил свое изделие в чан с маслом.
Когда оружейный мастер отошел, чтобы заняться своим ужином, состоявшим из черного хлеба и чечевицы, сваренной в оливковом масле, Рейнульф, глубоко вздохнув, мрачно сплюнул в горн.
– Не говори своему лорду, что сэр Хью уже сожалеет о том, что рискнул своим вторым боевым конем, оружием и доспехами, – посоветовал он Герту.
– У него нет оснований для беспокойства, – ответил тот.
– Надеюсь. А знаешь ли ты, саксонец, на каких условиях мой хозяин одолжил твоему все это?
Герт тряхнул светлыми кудрями.
– Если твой господин будет побежден, – пояснил Рейнульф, – и Дикий Вепрь сохранит ему жизнь, тогда сэр Эдмунд должен будет поклясться служить Сан-Северино в качестве безземельного вассала до тех пор, пока его не освободят от клятвы. Однако я уверен, что Четраро убьет его.
– Мой лорд одержит верх, – заявил Герт. – И будь ты проклят, если сомневаешься в этом, норманнская лиса.
– Но если твой господин будет повержен? Что тогда, саксонец?
– Что ж, – помедлив, ответил Ордуэй, – мне придется служить у сэра Хью.
Герт, ясное дело, не заикнулся о своем стремлении восстановить былую славу дома Ордуэй и заполучить владения, равные землям, утраченным при Гастингсе.
Уже два часа сэр Эдмунд де Монтгомери стоял на коленях перед парой канделябров, тускло освещавших алтарь маленькой темной часовни замка Сан-Северино. Его колени нестерпимо ныли от холода каменного пола. Тяжело вздыхая, он умолял Святую Деву и святого Михаила дать силу его руке.
Прорывавшийся сквозь узкое оконце ветер погасил одну из свеч, мерцавших перед старинным византийским распятием из позолоченного серебра и ветхой дароносицей в виде черного пальца какого-то местного святого.
Бедная часовенка была местом, лишенным малейшего удобства. Впрочем, как и вся эта типично норманнская крепость. Вообще, Эдмунду до сих пор немногое удалось увидеть. Эпидемии чумы, землетрясения, кровавые междоусобицы несли с собой смерть и опустошения. И лишь руины некогда богатой и густонаселенной римской провинции Калабрия запечатлелись у него в памяти.
Последнюю молитву Pater Noster Эдмунд де Монтгомери произносил, сохраняя коленопреклоненную позу. Склонив голову и сжатые руки перед своим стихарем крестоносца, украшенным ярко-алым латинским крестом, молодой человек ничего не замечал вокруг. И вдруг он услышал шаги. Вздрогнув от неожиданности, Эдмунд резко повернулся: Аликс де Берне подходила к нему, держа в каждой руке горящую свечу.