Серебряный молот
Шрифт:
— А ты — непреклонная Гудрун, — ответила она, взяв в свои ладони трясущуюся, сморщенную руку.
— Эльвир славный мальчик, — сказала старуха. — Но он так боится, что кто-то об этом узнает, не решается признаться в этом даже самому себе.
«А она более разговорчива, чем я думала», — решила Сигрид.
И когда их глаза встретились, Сигрид заметила в ее взгляде проблеск понимания. Ей показалось, что эта женщина знает, как обстоят дела у нее с Эльвиром: она сама пережила такое в жизни. И даже если теперь она была старой и одинокой, ничто не могло отнять у нее ее воспоминаний.
— Ты красивая! — сказала старуха. — И тебе он нравится, я это вижу. Да поможет тебе Фрейя [22] . И она поможет тебе, ведь ты с такой добротой отнеслась ко мне, старой калеке!
После этого неприязнь Сигрид к свекрови стала еще больше, потому что та все время поносила Гудрун.
Как-то вечером она сказала Эльвиру, что разговаривала с Гудрун и что, по ее мнению, Торе следовало бы быть поприветливее со старухой.
— Если хочешь быть в добрых отношениях с матерью, — сказал он, — я бы тебе посоветовал поменьше болтать с Гудрун!
22
Богиня любви, сестра Фрейра.
Сигрид вскипела.
— Если бы я могла выбирать между ними двумя, я бы не сомневалась, кто мне больше нравится!
Она остановилась, задыхаясь от гнева: с того первого дня в Бьяркее она ни разу не говорила с ним в таком тоне.
Прищурив глаза и запрокинув голову, он расхохотался.
— Моя кошечка тоже показывает коготки? — шутливо произнес он. — Ну-ка, еще разок, ты просто великолепна, когда сердишься!
Он хотел обнять ее, но она не далась.
Она была слишком раздражена, чтобы ответить ему, кровь стучала в висках.
— Эльвир! — наконец произнесла она. — Она так хорошо отзывалась о тебе. Она говорит о тебе куда лучше, чем твоя мать, и мне кажется, ты дурно относишься к ней.
— И что же, хотел бы я знать, она говорила обо мне?
В его голосе по-прежнему звучали шутливые нотки.
Сигрид не знала, что ответить, она чувствовала себя прижатой к стене. Старуха сказала ей нечто расплывчатое, но за этими словами угадывался большой смысл, да и выражение ее лица подтверждало это. Но она решила не говорить об этом.
— Ничего особенного, — сухо произнесла она. — Я теперь понимаю, что она просто болтала.
Он удивленно взглянул на нее. И снова принялся хохотать — на этот раз он смеялся от всего сердца.
— Оказывается, спорить с тобой куда забавнее, чем я думал, — сказал он. — Мне редко давали понять таким коварным способом, что кто-то обо мне злословит!
И уже более спокойным тоном продолжал:
— Между мной и моей матерью связь более прочная, чем это кажется со стороны, Сигрид. И если хочешь, я дам тебе добрый совет: не вороши это осиное гнездо. И ты вовсе не обязана расплачиваться за болтовню Гудрун; из них двоих она далеко не лучшая.
Сигрид очень хотелось узнать об этом побольше, но лицо Эльвира было непроницаемо. И она уже знала, что когда на его лице такое выражение, его бесполезно о чем-то спрашивать.
И уже после того, как он задул свечу, она долго лежала в темноте и думала о том, что же все-таки не поделили эти две женщины.
***
Уже несколько дней Сигрид была нездорова. Она никому не говорила об этом, но в конце концов не выдержала, Эльвир оставил ее утром лежащей в постели, но после того, как она не пришла к завтраку, Тора слишком уж презрительно высказалась в адрес ленивой невестки, и он вернулся, чтобы поговорить с ней.
— Девушке не полагается лежать так, — сказал он, и в голосе его не было и следа нетерпения.
Но Сигрид только вздохнула.
— Оставь меня в покое! Я больна!
Он бросил на нее пристальный взгляд.
— Что же у тебя болит? — нехотя произнес он.
Она растерянно посмотрела по сторонам.
— Есть тут что-нибудь, куда можно вырвать?
— Нет, — ответил он.
Озабоченно посмотрев на пол, он подумал, что не мешало бы здесь убрать.
Их спальня была отделена стеной от старого зала. Эльвир сказал, что стена была поставлена после того, как пристроили новый зал, а старый превратили в жилое помещение.
— Думаю, тебе лучше приподняться, — сказал Эльвир, когда она снова легла навзничь. Он с удивлением смотрел на нее.
У Сигрид мелькнула догадка: она вспомнила, что женщины чувствуют себя плохо, когда ждут ребенка.
— О! — с облегчением произнесла она. — Так оно и есть!
Но в следующий момент к чувству облегчения стало примешиваться и еще кое-что. Она вспомнила ужасные истории о беременных женщинах и громко застонала.
— Тебе опять плохо?
Эльвир сел к ней на постель после того, как Гюда дочь Халльдора подтерла пол.
— Нет, — ответила она. — Мне уже лучше. Это просто…
Она замялась.
Он улыбнулся.
— Тебе плохо, потому что ты собираешься родить мне ребенка?
Хорошо, что он это сказал. Взглянув на него, она подумала, как он добр к ней, и теперь она скорее согласилась бы умереть, чем лишиться того, что было между ними. Волна радости прошла через нее: наконец-то она сможет подарить ему долгожданного сына! Обняв его руками за шею, она притянула его к себе.
— Нет, — шепнула она ему на ухо. — Нет, Эльвир. Я рада тому, что у меня будет от тебя ребенок. И ты больше не услышишь от меня жалоб!
Сигрид очень хотелось поехать в день середины зимы в Мэрин, на жертвоприношение, но она чувствовала себя недостаточно здоровой. Она осталась дома, а Эльвир, Тора и многие другие отправились туда. Тору перенесли на корабль, намереваясь потом переправить в повозке с пристани в храм.
Только Эльвир и Гюда знали, что происходит с Сигрид. Она сказала, что не хочет ехать с ними потому, что еще не знает местных жителей.
Они отсутствовали несколько дней, и даже если ей и не хватало Эльвира, то отсутствие свекрови позволяло ей чувствовать себя птицей, отпущенной на волю.