Сережка — авдеевский ветеран
Шрифт:
— Войти-то хоть к тебе можно?.. А то и не приглашаешь…
Серёга вдруг неумело поклонился, и глаза у Старика как будто потеплели. Он постучал в коридоре башмаками о пол, стряхивая пыль, снова почему-то махнул рукой, потом подхватил Серёжку на руки и понёс в комнату.
— Не надо, — смутился Серёжка. — Не надо, сам пойду.
— Что, болит голова твоя садовая? — спросил Старик, уложив Серёгу на кровать поверх одеяла. — Эх, Аника-воин… Ну как, стоишь на ногах? За стенку не держишься?..
Голова
— Подожди-ка, — сказал он и, повернувшись, слез с кровати. — Вот смотри…
Он, стараясь топать погромче, пробежал по комнате из угла в угол и, сморщившись, снова залез на кровать.
— Ну, это ты брось, — строго сказал Старик. — Герой какой нашёлся.
— Я сейчас знаешь как летал, — сказал Серёга, — и ничего…
— Где летал?..
— Во сне… Только мне копейка мешала. — Серёжка показал раскрытую ладошку. — Вот тута…
— Вот тут…
— Я и говорю…
— Ты сказал: «Вот тута!..»
— Ну, вот тут…
— Мешала?..
— Мешала.
— А ты бы её выбросил, — посоветовал Старик, и Серёжка пожал плечами: догадаться бы, мол, раньше. — А ты бы её выбросил, — повторил Старик. — Запомни: надо безжалостно выбрасывать всё, что тебе мешает летать… тем более копейки… Понял?
— Понял, — сказал Серёга.
Он всегда говорил «понял», когда Старик начинал вот так непонятно. Скажи, что нет — и тогда он тебе начнёт объяснять так, что и вовсе не разберёшься…
— Ничего ты не понял, — сказал Старик. И уже другим тоном, кивнув на Серёжкины бинты, спросил: — Больно было?..
— Да нет, — сказал Серёга и потряс головой.
— Но ведь ревел-то, наверно, здорово, а?
— А как же! — сказал Серёга, и в голосе у него послышалась гордость.
— «А как же, а как же»! — передразнил Старик. — Горе с вами, честное слово, — и вздохнул. — Ну, одевайся. Пойдём с тобой к Казарцеву.
— К кому? — Серёжка присел на постели.
— К Ка-зар-це-ву! — снова передразнил Старик.
— А зачем? — всё ещё не веря, спросил Серёжка.
— Там узнаешь, одевайся…
Сначала Серёжка побежал на кухню и на всю открыл кран. Из крана хлынула тугая струя. Разводчик сунул в неё палец и поочерёдно потёр оба глаза. Потом он провёл по лицу майкой, схватил, присев перед кухонным столом, кусок сахару и кинул его в рот.
— А штаны какие надевать? — спросил он у Старика.
— Новые! — буркнул Старик.
— Самые-самые?
— Самые что ни на есть, — строго сказал Старик.
Серёжка надел шевиотовые штаны, недавно перешитые матерью из отцовских, сунул ноги в скрипучие сандалии.
— А пиджак? — спросил он. — Тоже самый-самый?
— Надевай-ка ты вельветку, — серьёзно посоветовал Старик. — Ту, с орденами…
И Серёжка закивал головой, соглашаясь, потому что у него, признаться, не было вообще никакого пиджака, не говоря уже о «самом-самом».
Они медленно прошли по улицам, и все ребята смотрели на Серёгу сочувственно, потому что каждый уже хорошо знал, где Серёжку ранили. Вчера перед магазином разгорелся такой скандал, какого ещё не видели на Авдеевской площадке. Взрослые разводили упирающихся ребят по домам, многие убежали, а Дерибаска и Амос ночевали в милиции, и с них взяли даже какую-то подписку.
Серёжка улыбался ребятам и качал головой: нет, мол, нисколечко не больно.
Старик вёл Серёжку за руку, и у треста Серёжка долго оборачивался, провожая взглядом новенькие чистые «Волги», которых сегодня было гораздо больше, чем когда-либо.
В приёмной Старик кивнул молоденькой секретарше и большим пальцем ткнул куда-то за спину.
— Там Николай Трифонович?..
— Там, — сказала секретарша. — Только советую тебе подождать немного…
— Жарко там? — усмехнулся Старик и снова ткнул пальцем.
— Жарко, — сказала секретарша.
Серёжка поглядел, куда показывал Старик, и увидел за спиной у себя высокий полированный шкаф с чёрным шариком на дверях вместо ручки.
Что только делает в этом шкафу товарищ Казарцев, удивился Серёжка.
И ещё он пожалел про себя товарища Казарцева: конечно же, в шкафу должно быть очень даже жарко, потому что так-то он высокий и ширина порядочная, только чересчур плоский — нелегко в нём такому толстому, как товарищ Казарцев, уместиться, живот ему, наверное, прижало.
В шкафу вдруг что-то скрипнуло, заходило.
И оттуда вырвался чуть приглушённый, но всё-таки грозный голос. Слов разобрать было нельзя.
— Постараемся, — ответил другой голос, и из шкафа спиной вышел лысый человек с бумагами под мышкой.
Старик поздоровался с ним, но тот вместо того, чтобы ответить «здравствуйте», сказал ещё раз:
— Постараемся!..
И поклонился Старику.
А Старик уже тащил Серёжку в шкаф, и только внутри уже Серёжка понял, что никакой это не шкаф, а удивительная двойная дверь. И жарко, наверное, бывает за ней не самому товарищу Казарцеву, как подумал сначала Серёга, а тем, кто к нему приходит.
Товарищ Казарцев поморщился, когда увидел Старика и Серёгу, хотел, видно, что-то сказать, но потом только буркнул:
— Пришли-таки?..
В кабинете у товарища Казарцева стоял покрытый зелёной скатертью длинный-предлинный стол, за которым сидели незнакомые Серёжке люди в чёрных костюмах и в галстуках. Сам Казарцев сидел в конце кабинета за маленьким столом, боком приставленным к длинному-предлинному.
Старик поздоровался и, подталкивая, провёл Серёжку мимо длинного ряда стульев к самому товарищу Казарцеву.