Серёжка Покусаев, его жизнь и страдания
Шрифт:
Ребята навалились на котелок и очистили его в два счёта. Съели и хорошую картошку, и ту, которая была с тёмными пятнами, и ту, что прилипла к стенкам и стала чёрной и жёсткой, как ольховая кора.
После обеда полагалось полежать немного в кроватях, но ребята не стали устраивать мёртвого часа. Какой тут сон, когда в тайге так тихо и хорошо и каждая снежинка на сугробе сверкает и лучится, будто настоящий самоцвет.
Коля Пухов хотел было пойти в лыжный поход за реку Бирюсу, но снова не нашёл Сёмы и Серёжи.
Только что были они тут, наяривали
Но Коля знал, что Сёма и Серёжа не в сугробе, а затеяли они какую-нибудь новую подлую штуку.
Сёма и Серёжа всегда такими были. Когда отец и мать были дома, ещё ничего, а если одни оставались — просто беда. И стёкла в окнах побьют, и ведро с водой опрокинут, и скатерть чернилами зальют. Короче говоря, пользы от них никакой, одни убытки.
Но больше всего тут Сёма был виноват. Это он сбивал с толку Серёжу и курил вместе с ним отцовские папиросы «Беломорканал».
Как Коля предполагал, так и вышло: Сёма и Серёжа снова отмочили номер.
Сёма снял со стены двустволку отца и пошёл с Серёжей бить в тайге зайцев. Коля и Алик нашли непутевых охотников возле самой Бирюсы.
Сёма лежал на снегу и целился куда-то в гущу леса. Серёжа тоже примостился за сугробом, будто за бруствером окопа. Он дрожал от холода и просил, чтобы Сёма дал пострелять и ему.
Коля Пухов, который был сейчас бригадиром, подошёл к Семе и вырвал у него двустволку. Ружье было без патронов, но это всё равно. Если ружьё попадётся дураку, оно и без патрона выстрелит.
Коле не хотелось ссориться с Сёмой и Серёжей, но он не сдержался и сказал всё, что знал и думал про них.
— Идите сейчас же домой и рубите дрова, — сказал он. — Я с вами цацкаться не буду.
Коля отвернулся и ушёл с Аликом прочь. Ему было противно смотреть на этих людей. Раз живёшь вместе, значит, надо делать всё вместе — и на зверя ходить, и дрова колоть, и картошку чистить… А если каждый будет тянуть в свою сторону, тогда ничего не выйдет.
Коля чувствовал, что это было только начало и ему ещё придется повозиться с этой публикой.
Так оно и получилось.
Сёма и Серёжа даже и не думали колоть дрова. Они заперлись в своей комнате и притихли.
Коля постучал в дверь и снова напомнил Сёме и Серёже про печку и про дрова.
— А ты кто такой? — послышался из-за двери Семин голос. — Катись колбаской по Малой Спасской, я сам себе бригадир.
«Ну и дружка подцепил себе Серёжка! — подумал Коля. — Прямо оторви да брось».
— Выходи, Серёжа, пойдем вместе дрова рубить, — сказал Коля. — Сёмка до добра не доведет.
За дверью послышался шёпот. Это Сёмка науськивал Серёжу.
Шёпот стих. Несколько секунд стояло молчание. Потом Серёжа вздохнул и скороговоркой пробормотал:
— Катись колбаской. Я сам себе бригадир…
Ну что с ними будешь делать!
Коля пожал плечами и пошёл к себе. Алик сидел в телогрейке возле открытой печки и смотрел на остывающие уголья.
Алик был хороший человек, но он любил тепло, и ему надо было родиться не в Сибири, а где-нибудь возле тёплого южного моря или в самих Каракумах.
Коля взял табуретку и сел рядом. Говорить было не о чем. Всё было ясно и так.
За окном скрипел новыми сапогами мороз. Стёкла затягивались искристым инеем. В комнате становилось всё темнее и темнее. Коля сидел на табурете, хмурил брови и ждал, что ребята одумаются и пойдут рубить дрова.
Он, конечно, мог бы нарубить и сам, но это уже было не по правилам. Он им не лакей!
А Сёма и Серёжа, видимо, и не думали выполнять приказ бригадира. За дверью всё было тихо. Не стучал топор, не скрипел снег. Коля догадывался, в чём тут дело. Печка была одна на две комнаты. Натопит печку Коля, у Сёмы и Серёжи тоже будет тепло. Сиди и грейся сколько влезет. Коле всё равно печку топить надо. Не будет же он замораживать Алика. У Алика и так золотуха.
Вот какой расчет был у Сёмки и Серёжки!
Алик тоже понял, что на Сёму и Серёжу надеяться нечего.
— Пойдем, Коля, рубить дрова, — сказал он. — Вдвоём мы быстро нарубим.
Коля не двигался с места. Что делать, как поступить? От этих мыслей голова у него разламывалась на четыре части. Долго сидел мыслитель, хмурил брови, задумчиво колотил пальцами по колену.
И вдруг — в глазах его блеснули рыжие искры.
Коля улыбнулся сначала чуть-чуть, потом больше, потом вдруг захохотал на всю комнату.
Сначала Алик даже подумал, что Коля сошёл с ума от страшных переживаний. Но нет, Коля был жив-здоров. Он поднялся и сказал Алику:
— Алик, ты сиди здесь и никуда не ходи. Я скоро вернусь.
И Коля стал снова серьёзным, как прежде, как полагается настоящему ответственному бригадиру.
Он запоясал телогрейку ремнем, посмотрел почему-то на стенку, за которой засели глупые дружки-приятели, и быстро вышел из комнаты. За стенкой начали было петь в два голоса песню, но, как только хлопнула дверь, сразу же умолкли. Сёма и Серёжа поняли, что Коля не зря хохотал и не зря он куда-то сейчас пошёл. Скоро Коля возвратился и приволок с собой огромный волчий тулуп. В этот тулуп завертывался сторож Федосей Матвеевич, который ушёл сегодня вместе со всеми расчищать дорогу.
— Ты зачем? — спросил Алик.
Коля приложил палец к губам, и Алик сразу понял, что это тайна. Алик никогда не лез с глупыми вопросами.
А между тем в комнате стало совсем темно.
Гудел в настывшей печи ветер. Тряпка возле порога, о которую вытирали ноги, сморщилась от холода и побелела.
Коля достал из шкафа свиную тушенку и банку абрикосового компота. От этого компота в животе Алика и вообще во всём теле стало холодно. Но Алик ничего не сказал Коле. Алик был терпеливый человек и знал, что с Колей не пропадешь. И Алик был прав. Коля разобрал постель, уложил Алика, накрыл тулупом, а потом забрался на кровать сам. Алику стало сразу тепло. И оттого, что тулуп, и оттого, что рядом лежал мужественный, справедливый и находчивый человек Коля.