Серёжка Покусаев, его жизнь и страдания
Шрифт:
Туда никто не ходит. На медной проволоке торопливо шаркает из конца в конец собачье кольцо, роет землю возле калитки и рычит на прохожих злющий пёс Полкан. Иногда Павел Егорович сам появляется в общем дворе — поиграть под навесом в шашки, послушать, о чём болтают люди, и поругать соседей за то, что снова у него отодрали доску от забора и бросили камнем в честного пса Полкана.
Павла Егоровича в общем дворе не любят и называют втихомолку жилой. И вот теперь человек этот направляется прямо к Славке, у которого без пса Полкана и без досок от забора своих личных забот по
— Ну что, по предметам срезался? — спросил он.
Славка не любил таких разговоров. Тем более с посторонними. Но тут он вдруг признался. Он даже вытащил ботанику, ткнул пальцем в страницу и сказал:
— Думаете, легко? Параграф шестьдесят девять. Класс двудольных, семейство разноцветных!
Слова эти не произвели впечатления на Павла Егоровича. Он покачал из стороны в сторону новыми галошами и сказал:
— Рыбья твоя голова! Я тебе про эти разноцветные лучше учёного профессора обскажу. Пошли!
Павел Егорович поднял Славку за воротник и поволок за собой. Кричать было неудобно, хотя Славка и знал — добром всё это не закончится. Скорее всего сосед отстегает его за отодранную доску или даст сожрать Полкану. Вместе с портфелем, ботаникой и дневником с жирной и ещё горячей двойкой. Но, к счастью, всё обошлось. Сосед привел его на длинную стеклянную веранду. Было там тепло и влажно, как в бане. В углу тихо жужжала и потрескивала иногда электрическая плитка. Жаркие отсветы её скользили по тёмным глиняным горшкам с цветами и рассадой. В отдельной кадке цвела раскидистая роза.
— Вон-на твои разноцветные, — сказал сосед. — Живой предмет мысли.
Павел Егорович снял тулуп и склонился над розой. Лоб ко лбу со Славкой. И тут он принялся рассказывать Славке, как люди вывели из дикого шиповника садовую розу и как, между прочим, отличить этот цветок от яркого пышного пиона или холодной осенней астры, которую люди назвали сентябриной.
— Ты эти зубчики видишь или не видишь?
Славка признался, что теперь всё видит. Зеленая упругая чашечка, в которой жила роза, имела пять листиков. У двух зубчики были с двух сторон, ещё у двух вообще ничего не было, а у пятого, последнего, зубастая пилочка была только с одной стороны.
— Как пять братов, значит, — заключил Павел Егорович. — Двое бородаты, двое безбороды, а последний, пятый, выглядит уродом: только справа борода, слева нету ни следа. Вот так, значит, друг ситный Славка. А ты собаку с жизни сживаешь!
— Какую собаку, Павел Егорович?
— А такую… Кто доску с забора отодрал? Говори!
— Я вашу доску вообще, Павел Егорович…
— Ты молчи лучше. Знаем вашу фрукту-ягоду до косточки!
Сосед проводил Славку до калитки, чтобы его всё-таки не сожрал злющий пёс Полкан. И уже вдогонку сказал:
— Ишо раз в Полкана камнем бросишь, я у тебя все ноги повыдергиваю!
В жизни бывает много странного. Так и в этой истории. Славка проявил вдруг интерес к ботанике. Пятёрок в его дневнике, правда, не появилось, но трояк в четверти был обеспечен.
И
Славка играл с соседом в шашки, а когда земля оттаяла и над ней поплыл тёплый сизый пар, взялся за лопату. Он копал вместе с Павлом Егоровичем грядки и высаживал в липкую землю желтоватые, насидевшиеся за зиму в теплице ростки цветов.
Славкины родители всё это видели и знали. Сначала они ругали сына, обещали содрать с него три шкуры, потом махнули рукой. Чем гонять без толку по улице, пускай лучше копает землю и приучается к физическому труду.
Узнала про новые Славкины дела и Тоня Игошина, которая сидела с ним вместе за одной партой. Славка вообще дружил с ней не особенно. Он подглядывал к ней на контрольных и дергал её за рыжие волосы.
Однажды Тоня увидела, как Славка направлялся к соседу. Она загородила дорогу и сказала:
— Так, Славка, настоящие друзья не делают.
Славка повёл Тоню к соседу. Потом зачастили туда другие ребята. И у них там пошло… Кто рыхлил грядки, кто разносил на лопатах удобрения, а кто ходил взад-вперёд с лейкой и сеял вокруг чистый тёплый дождь. Пёс Полкан смотрел на это чудо и улыбался рыжими глазами с двумя чёрными точками вместо бровей.
Скоро на грядках зацвели во всю силу цветы. По вечерам Павел Егорович надевал новый пиджак, клал в карман паспорт с лохматыми краями и куда-то уходил. Он шёл по улицам с большой плетёной корзиной в руке. Она была накрыта серой влажной марлей. От корзины так приятно пахло, что прохожие останавливались и вздыхали.
В один такой вечер Славка и пришёл к соседу. Павел Егорович не закончил ещё укладывать свою корзину. Он почему-то смутился, торопливо бросил на цветы серую марлю и спросил:
— Чего приплёлся? Отец прислал подглядывать?
— Я, Пал Егорыч…
Сосед посмотрел на Славку, и лицо его немного подобрело. Возле глаз залучились широкие, разрезанные на квадратики морщинки. Он подошёл к своей корзине, отбросил с цветов серую марлю и сказал:
— Ты, Славка, бери! Сколь хошь, столько и бери. Раз обчее, значит, обчее…
Но Славка не взял ни одного цветка. Никогда не брали цветов и другие ребята. И не потому, что они боялись Полкана. Полкан теперь не трогал. Ребята приносили ему кости и кусковой сахар. Но сахар Полкан почему-то не ел. Он только нюхал его и мотал мордой, как будто это был не сахар, а рыбий жир или касторка.
Только один раз Славка залез без спросу на грядки. Он никогда бы не сделал этого, если бы в жизни всё было иначе и если бы не случилось в их доме большой и горькой беды. В Славкином доме на первом этаже жила тётя Нюша. Недавно ей прислали откуда-то письмо. Сына тёти Нюши, которого тоже звали Славкой, убили на границе. Никто из ребят не знал и не помнил его. Но всё равно им было жаль и Славку и тетю Нюшу. Она целыми днями сидела возле окна, смотрела во двор и ничего не видела…