Серьёзные отношения
Шрифт:
И действительно, не прошло и получаса, как он явился, нагруженный целой кипой журналов.
— Тут хотя бы есть симпатичные картинки, за неимением лучшего, — объявил он, устраиваясь поудобнее в кресле.
— Спасибо, Дерк, ты золото, — искренне сказала Тина.
— Я благотворитель по натуре! Однако покровительствую не каждому, а только избранной публике! — Его круглые голубые глаза сверкали добродушием и весельем. — А где малыш?
— В детской палате. Позже я покажу его тебе, Дерк. Но сейчас мне очень нужно поговорить с тобой о… о жене
Благодушная, круглая как луна физиономия Роуана вытянулась, а короткие ручки протестующе замахали в воздухе.
— Милая моя, да ты просто с ума сошла! Ни в коем случае! Я дал страшную клятву хранить молчание до своего смертного часа. Дьюк обещал тут же прикончить меня, если он узнает, что я проболтался. И он так и сделает, вот увидишь! Ты же его знаешь…
— Дерк, мне известно, что у него есть жена. — Тина говорила ровным, спокойным голосом. — И только. Ты должен сообщить мне все, что знаешь сам.
Яростно замотав головой, он вскочил со стула.
— Прости меня, Тина, но я действительно поклялся молчать. Я не могу ничего тебе рассказать. Уж лучше я пойду.
— Дерк, если ты сейчас уйдешь, ничего мне не поведав, то, клянусь, я брошу Дьюка и уеду в Австралию вместе с мальчиком. Он больше никогда не увидит ни меня, ни своего сына.
Роуан плюхнулся обратно в кресло, разинув от удивления рот.
— Ты не можешь так поступить с ним, Тина!
— Нет, могу. И Энн Йорк уже в курсе того, как я намерена поступить. Она наговорила мне такого, что я сразу поняла, что знаю далеко не все. А я хочу знать. И если ты не хочешь, чтобы я поступила так, как только что пообещала, то расскажешь мне все. Лучше горькая правда, чем сладенькая ложь.
Дерк тяжело вздохнул.
— Эх, из огня да в полымя, — обреченно пробормотал он. — И рассказать права не имею, и промолчать невозможно.
— Я знаю, что что-то назначено на двадцать первое августа, — напирала Тина. — Что это — развод с женой?
— Аппараты, — произнес он скорбным тоном. — Они собираются отключить аппараты. Ее семья в декабре поставила Дьюка в известность о намерении подать в суд заявление с этой целью. Ей становится все хуже. Надежды хоть на какое-нибудь улучшение состояния, уж не говоря о возвращении к нормальной жизни, нет. Семья устала ждать и бороться за ее жизнь. Дьюк не смог их переубедить. В общем, они правы: это не жизнь, а растительное существование. Им удалось добиться разрешения. Двадцать первого августа аппараты должны отключить.
Из этой длинной тирады Тина почти ничего не поняла.
— Что за аппараты, Дерк?
Он нахмурился.
— Не знаю, я не врач. Наверное, те, что необходимы.
— Для чего?
— Конечно, для поддержания ее жизни. Разве ты не в курсе, что уже одиннадцать лет она лежит в коме? Ничего не видит, не слышит, никого не узнает, полностью парализована. Настоящий живой мертвец.
— Боже мой! — Тина сжала лицо ладонями и в ужасе уставилась на Дерка. Теперь все наконец встало на свое место. Картина получилась жуткая.
— Так ты
— Конечно нет! — едва сумела пролепетать Тина. — Что с ней произошло? Несчастный случай?
— Нет, — покачал он головой. — В этом-то и весь ужас. Они и года не прожили. Поженились совсем молодыми: ему было двадцать два, ей — девятнадцать. Любили друг друга, как только можно любить в юности. Но ей вообще нельзя было выходить замуж и иметь детей. У нее быта врожденная болезнь — повышенная хрупкость сосудов. Однажды ночью, когда они занимались любовью…
— Продолжай. — Тина впилась в него глазами.
Дерк определенно чувствовал себя не в своей тарелке, но подчинился ее желанию знать всю правду.
— Произошло роковое кровоизлияние… Такие больные долго не живут. Рано или поздно их убивает внутреннее кровотечение. У жены Дьюка произошел разрыв сосуда в мозгу. Возможно, если бы врач успел раньше, еще можно было бы что-то сделать… Но ее полностью парализовало, и вот уже одиннадцать лет она лежит как истукан.
Он с шумом выдохнул воздух.
— Дьюк винил во всем себя. Он добился того, чтобы ее поместили в лучшую больницу, показывали светилам медицины. Часами сидел рядом с ее постелью, говорил с ней, читал ей свои пьесы, надеясь, что вдруг произойдет чудо и она откроет глаза, вернется к жизни. А на прошлое Рождество он узнал о решении семьи жены положить конец этим напрасным мучениям.
Теперь все стало понятным, в том числе и его слезы, когда он узнал новость о ребенке. Он каждый миг помнил, что любимая женщина обречена: днем раньше или позже закончится даже иллюзия ее существования. Ребенок стал для него настоящим небесным даром.
Дерк наклонился и взял ее за руку.
— Тина, если Дьюк только когда-нибудь узнает, что я все тебе рассказал, мне несдобровать.
— Откуда ты все это знаешь?
— Он сам рассказал мне обо всем, когда девять лет назад просил дать тебе работу. — Дерк пожал плечами и добавил: — Энн тоже знает, что я в курсе.
— Понятно, — пробормотала Тина, а затем спросила, движимая неутоленным любопытством: — Как так получилось, что все это так и осталось тайной? Ведь Дьюк — мировая знаменитость, и дело с судом должно было выплыть наружу…
— После свадьбы его жена оставила себе девичью фамилию. А Дьюк не присутствовал на судебных заседаниях. Кроме того, если помнишь, тогда он вовсе не был знаменит. Впрочем, он держал свои визиты в Америку в строжайшем секрете. Он не желал, чтобы бесстыжие и назойливые газетчики совали свой нос в его личную трагедию.
Дерк сжал ее ладонь и тревожно заглянул ей в глаза.
— Тина, Дьюк не должен тебя потерять. За все эти страшные годы он пережил так мало счастливых минут! Ты не можешь бросить его сейчас или отобрать у него сына. Ты должна понять, что это несправедливо. — Дерк болезненно поморщился. — Но молю тебя, молчи о том, что я тебе все это поведал. Все-таки я еще не настолько устал от жизни, чтобы умереть с радостью.