Серия «Рассекреченные жизни»
Шрифт:
С приходом к власти Садата доверительность в советско-египетских отношениях быстро пошла на убыль, а забот и беспокойства заметно прибавилось. Во внешней политике Египта главным для нас стал вопрос о планах Садата в отношении СССР и США, во внутренней — судьба преобразований, начатых Насером, в военной области — проблема возобновления войны с Израилем. Если деятельность Садата на международной арене и его внутренняя политика поддавались прогнозированию, то вопрос о том, начнет ли Садат войну с Израилем, а если начнет, то когда это произойдет, был очень сложным, и точного ответа на него долгое время не было. Последнее обстоятельство и делало нашу работу в период с конца 1970-го по октябрь 1973 года тяжелой и даже изнурительной. А руководство КГБ все время требовало точной информации.
Посол СССР в Египте В.М.Виноградов назвал этот период в своих записках (журнал «Знамя», 1988, № 12) «смутная пора». Действительно, пора была куда как смутная, а главное, что от нас требовалось в это время, — разгадать истинные планы Египта в отношении войны с Израилем. При этом со всей остротой вставал вопрос, как нам избежать втя-
118
гивания СССР в войну. Ведь в Египте был наш военный персонал — сотни военных советников и специалистов, постоянно шли поставки советского вооружения.
Во всех беседах с ответственными советскими представителями египетские руководители говорили о неизбежности войны, требовали от нас новых партий оружия, давали свои разъяснения по поводу сложившейся ситуации. Ход рассуждений был следующим: добровольно Израиль не отдаст оккупированные им в 1967 году территории, значит, единственная возможность вернуть их — прибегнуть к силе; Египет и другие арабские страны уже привыкли к людским и материальным потерям и научились их переносить, Израиль же в случае войны аналогичных потерь не вынесет — в этом залог будущей победы арабов; Израиль щедро снабжается Соединенными Штатами новейшими вооружениями, долг Советского Союза—организовать такие же поставки оружия арабам.
Разговоры о поставках современного вооружения велись постоянно, вряд ли хоть одна беседа нашего посла с президентом обходилась без обсуждения вопроса о новейшем оружии. Очень часто посол в ответ на свое: «Добрый день, товарищ президент!» слышал: «Где оружие, посол?»
Аналогичный обмен приветствиями был в ходу и на других уровнях у военных коллег, а также у меня. Я поддерживал в ту пору контакт с Ахмедом Исмаилом Али, который возглавлял службу общей разведки, а позднее, за год до начала октябрьской войны, был назначен военным министром. В ответ на мое приветствие: «Доброе утро, господин генерал!» слышалось: «Фейн силях я Вадим?» — «Где оружие, Вадим?» Понятно, что режиссером этих мизансцен был сам Садат.
Сейчас, после того как были опубликованы многочисленные книги об октябрьской войне 1973 года, в частности мемуары самого Садата, бывшего госсекретаря США Генри Киссинджера, столпа египетской журналистики Мухаммеда Хасанейна Хейкала, конечно, легче давать оценки деятельности Садата. Но и тогда, в пору неоднозначных оценок личности египетского лидера, в Комитете госбезопасности сформировалось достаточно четкое представление о внутренней и внешней политике Садата. Во внутренней политике он
119
делает ставку на планомерный отход от «социалистических экспериментов» Насера, опираясь на крупную египетскую буржуазию, во внешней политике — на постепенное свертывание отношений с СССР и переориентацию всех связей Египта на Запад, в первую очередь на США. Но сделать это Садату, оказывается, совсем не просто: в Египте ощутимо советское военное присутствие, армия вооружается Советским Союзом, военные советники СССР находятся во всех эшелонах египетской армии; в народе прочно проросли семена египетско-советской дружбы; Египет связан многочисленными договоренностями с арабскими странами по части единой стратегии в решении ближневосточных проблем. Значит, делает вывод Садат, надо договариваться с США и решать не ближневосточные дела в целом, а чисто египетские вопросы.
Из всего комплекса ближневосточных проблем для Израиля самым простым было бы вернуть Египту Синай в обмен на капитуляцию Египта в вопросах ближневосточной политики и полное признание Египтом Израиля.
Садат с первых дней своего президентства стал подавать дружеские сигналы американцам. Смысл этих сигналов коротко можно сформулировать так: «Я понимаю, что ключ решения ближневосточных проблем находится в ваших руках. Помогите мне решить чисто египетские проблемы, и я покончу с советским присутствием в Египте». Американцы с большой готовностью и заинтересованностью начали диалог с Садатом. Наладилась секретная переписка Садата с президентом Никсоном. Но двух договаривающихся сторон было мало. Был еще несговорчивый Израиль, и Садат понял, что без бряцания оружием дело вряд ли подвинется вперед. Началась подготовка к войне. Каждый новый год провозглашался Садатом «решающим» в противоборстве с Израилем. «Решающим» был 1971 год, потом 1972-й, а затем и 1973-й.
Направление мыслей Садата, его планы и практические действия сразу же насторожили последователей Насера, его «верных учеников», как они сами себя называли. В первую очередь к ним относились вице-президент ОАР Али Сабри, секретарь Арабского социалистического союза, министр внутренних дел Шаарави Гомаа, военный министр Мухаммед Фавзи и министр по делам президентства Сами Шараф.
120
Эта группа сторонников Насера и «ревнителей» египетско-советской дружбы довольно часто встречалась с советским послом Виноградовым и делилась с ним своими опасениями по поводу линии Садата. Их высказывания смущали посла, чем он откровенно делился со старшими сотрудниками посольства. Я прямо говорил послу, что наши друзья-насеристы превращаются в оппозиционную Садату группу и их разговоры Садат наверняка подслушивает. Виноградов с этим соглашался, сам постоянно исходил из таких предположений и соблюдал в разговорах повышенную осторожность. Но, так или иначе, создалась весьма щекотливая ситуация: с одной стороны, сам Садат рекомендовал послу поддерживать контакт с друзьями СССР, а с другой— эти деятели все в более нелицеприятных выражениях в присутствии посла критиковали Садата. А коварный Садат ждал, не расскажет ли ему посол чего-нибудь о высказываниях «учеников Насера» в его адрес.
В общем, Владимир Михайлович, как говорится, попал «под колпак» Садата. Дружеские и доверительные разговоры с Садатом были вообще невозможны. Он, будучи по натуре интриганом, вел встречи в провокационном ключе, а тут еще такая сложная ситуация. Понятно, что наш посол находился в двойственном положении, и мы все ему сочувствовали.
Иногда Садат в разговорах с Виноградовым позволял себе расслабиться и поразвлечься примитивной шуткой. Президент, как выяснилось, оказался большим любителем русской водки и крабов, а также боржоми и предлагал послу проложить из посольства в свою резиденцию в Гизе (это практически в пределах одного квартала) «водкопровод» и «боржомипровод», а крабов доставлять ему машиной. Посол очень живо рассказывал о сценах поглощения наших отечественных продуктов Садатом, когда тот, накурившись гашиша, запивал его водкой, заедал водку крабами, а крабов запивал боржоми. Поскольку процесс этот шел очень быстро, крабы застревали в садатовских усах.
Трудно было вести дела со своими партнерами и главному военному советнику генерал-полковнику Василию Васильевичу Окуневу, и военному атташе посольства контрадмиралу Николаю Васильевичу Ивлиеву.
121
Мне было, пожалуй, полегче: начальник Службы общей разведки генерал-лейтенант Ахмед Исмаил Али и его заместитель генерал-майор Мухаммед Рифаат Хасанейн не являлись ни прожженными политиканами, ни тем более интриганами в отличие от своего хозяина. Беседы с ними хотя и не удовлетворяли меня полностью в плане информационной отдачи, все же проходили в спокойном и даже дружеском тоне. С Мухаммедом Рифаатом Хасанейном у меня вообще сложились ровные, устойчивые и дружеские отношения. Мы регулярно общались семьями и совершили вместе несколько ознакомительных поездок по Египту. Он был добросовестный служака, в генералы был произведен еще в армии, а профессиональным разведчиком, на мой взгляд, так и не успел стать. Когда наши разговоры принимали трудный оборот и Рифаат не знал, что ответить на поставленные вопросы, он предпочитал иногда откровенно солгать, нежели сложно выкручиваться. И хотя мы с Рифаатом не стали, что называется, закадычными друзьями, но отношения наши были самыми добрыми и воспоминания от встреч с ним и с его женой Фавзией остались хорошими.