Серия «Рассекреченные жизни»
Шрифт:
И вот… совершенно неожиданно, без какой-либо предварительной переписки, в Каир прибыл самолет, который должен был доставить в Москву на заседание политбюро посла Владимира Михайловича Виноградова, старшего военного советника генерал-полковника Василия Васильевича Окунева и меня, представителя КГБ.
Все произошло как в кино. 28 апреля 1971 года во второй половине дня после работы я спокойно поехал в город, в школу Берлица к преподавателю и другу Сократу Енглезосу, который по каким-то причинам взял себе имя Мишель. Он одинаково свободно владел арабским, французским, английским и греческим языками (отец его был грек, а мать наполовину арабка, наполовину гречанка). Раз в неделю я позволял себе удовольствие пойти в школу Берлица, куда более регулярно ходил пятнадцать лет назад поупражняться в арабском, французском и английском языках, попить с Мишелем сладкого, ароматного кофе («суккар зияда») и отдохнуть таким образом от нескончаемых дел.
Мишель пил кофе с таким наслаждением, что создавалось впечатление, будто большей радости у него в жизни нет. Он отпивал кофе маленькими глотками, шумно выдыхал воздух, закрывал глаза, откидывал голову назад и всем своим видом показывал, какое неземное блаженство испытывает в данный момент. Такой манифестацией сопровождался каждый глоток. Подобная сцена повторялась в течение десяти лет, и когда я теперь пью кофе в одиночку, Мишель как бы присутствует при этом, и я уже ловлю себя на том, что и сам часто повторяю его жесты и мимику.
И вот во время такого безмятежного кофепития прибегает кто-то из посольства (дежурный по посольству, естественно, знал, где я нахожусь, — таковы разумные законы заграничной жизни) и объявляет, что мне надо срочно лететь в Москву. Сборы, понятно, были недолги. Чтобы успеть к заседанию политбюро на следующий день, мы вылетели из Каира ночью 29 апреля 1971 года, а рано утром пересели
114
в Будапеште на более быстроходный самолет. Во Внуково-2 уже ждали машины, которые и развезли прибывших по начальству: посла — к А.А.Громыко, военного советника — к А.А.Гречко, а меня — к Ю.В.Андропову.
Ю.В. (как мы его называли для краткости, и это звучало более многозначительно, чем просто Юрий Владимирович) сказал, что наша информация о положении в Египте представляется ему правильной, но докладывать обстановку на заседании политбюро надо более доказательно, приводить убедительные факты и… соблюдать осторожность… (Ох уж эта осторожность! Как она много значит в нашей жизни! Где ее пределы и осязаемые границы?) А потом мы очень долго сидели в приемной зала, где проходило заседание политбюро, так как вопрос о положении в Египте ввиду его сложности поставили в самый конец повестки дня.
Все очень волновались, и я мысленно переделывал свое выступление несколько раз. Друг с другом мы свои выступления не согласовывали. Каждый понимал, что от того, как он выступит, во многом будет зависеть и то, как сложится в дальнейшем его служебное положение. Ожидание было тягостным, томительным и бесконечным. На этот вопрос повестки дня было приглашено много знакомых и незнакомых мне людей. Дела в Египте интересовали различные ведомства. Мы переговаривались между собой, а иногда нас подкармливали бутербродами, сушками, кофе и чаем.
Поздно вечером подошло наше время. За большим столом в центре зала заседаний сидели члены политбюро, кандидаты, секретари ЦК, а приглашенные расположились на стульях вдоль стен. Я сразу обратил внимание на то, что единственным человеком без галстука в этой компании был Л.И.Брежнев. Очевидно, он мог позволить себе эту вольность и надеть темно-синюю шерстяную рубашку под цвет костюма. Вел он заседание спокойно, как мне показалось, без всякого интереса, скорее как бы по необходимости.
Послу СССР В.М. Виноградову для сообщения было определено 20 минут, старшему военному советнику В.В.Окуневу — 15, а мне — 10. Все по рангам, все по ранжирам, все согласно установленным нормам. Посол и военный советник выдержали свои выступления в достаточно оптимистическом духе (мы-де навеки связаны с Египтом в деловом отно-
115
шении), хотя некоторые опасные тенденций ими, естественно, отмечались. Мое выступление звучало скорее за упокой: в нем утверждалось, что Садат ведет линию на разрыв с нами и обманывает нас. При этом была дана нелестная характеристика самому Садату как личности. Кроме того, я сообщил о нестабильности в руководстве Египта и возможном расколе в правящей верхушке в ближайшее время. За выступлением последовала оживленная и даже бурная дискуссия. Большую обеспокоенность судьбой наших отношений с Египтом проявили А.А.Громыко и А.А.Гречко. Маршал Гречко говорил, например, что наша военная помощь Египту вызывает массу проблем, все время осложняет советско-египетские отношения, и ему порой бывает весьма затруднительно дать ответ, следует ли продолжать наращивать нашу помощь Египту новейшими вооружениями и увеличивать там наш военный персонал.
М.А.Суслов задавал острые вопросы В.М.Виноградову и пытался выявить противоречия между последними телеграммами посла из Каира и его выступлением на данном заседании политбюро. Посол утверждал, что никаких противоречий нет, а Суслов настаивал на том, что в телеграммах акценты совсем не те, что в сегодняшнем выступлении. Перепалка длилась довольно долго.
Пикантная подробность, которая меня и развеселила, и разозлила одновременно: на центральный стол подавали бутерброды с благородной рыбкой, с красной и черной икрой, а всех нас, подпиравших стены зала заседаний, обносили только бутербродами с колбасой и сыром. Таким образом, каждый еще раз мог осознать свое место и назначение в этом мире.
После обсуждения нашего вопроса никаких конкретных решений не было принято. Давались лишь весьма общие рекомендации: внимательно следить за развитием обстановки, докладывать предложения, не бросаться в крайности при анализе обстановки и тому подобное.
Когда приглашенных отпустили, центральный стол еще подводил итоги, и председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В.Подгорный, как мне позже рассказали, заявил, ссылаясь на мое выступление: «В таких выражениях у нас вообще не принято говорить о президентах!» А на
116
следующий день перед нашим возвращением в Каир Ю.В. сказал: «Вроде бы ты все правильно говорил, но резковато. Учти на будущее!» Но мне не удалось воспользоваться этим советом, так как больше на заседаниях политбюро я не бывал. Поэтому единственный случай запомнился во всех красках и деталях.
Поздно вечером 30 апреля мы уже были в Каире и снова погрузились в многочисленные египетские проблемы.
В ожидании новой войны
Все внешнеполитические ведомства СССР и во времена Насера, и после его смерти активно занимались Египтом. Наша вовлеченность в египетские дела носила глубокий и многосторонний характер. Особую остроту отношениям добавляло присутствие в Египте трех наших бригад ПВО, защищавших небо Каира, Александрии и Асуана.