Серийные преступления
Шрифт:
— А что, если грабители не решатся напасть на мужчину, да притом на такого коренастого, каков этот хохол? — подумал я.
— Курленко, ты женат?
— Так точно, ваше высокоблагородие!
— Иди живо домой, надень кофту и юбку жены, а голову повяжи теплым платком.
Полное недоумение выразилось на широком, румяном, с еле заметной растительностью лице полицейского, но исполнять приказания он привык без размышлений и с изумительной быстротой.
Возвратясь обратно в кабинет, я присел за письменный стол и начал думать о предстоящей экспедиции. Вдруг слегка скрипнула дверь, и на пороге появилась толстая румяная баба.
— Что тебе тут надо? — спросил я.
— Изволите меня не признать, ваше высокоблагородие, — вытянув руки по швам, зычным голосом проговорила незнакомка.
Я не мог не улыбнуться: Курленко, в бабьем одеянии, со своей солдатской выправкой, был бесподобен!..
— Ну, теперь в путь! Меня вы обождите у московских казарм!
Переждав полчаса, я вышел из дому. В три четверти часа извозчик довез меня до московских казарм, а отсюда, отпустив возницу, я побрел по Самсониевскому проспекту вперед.
Темнота ночи не позволяла видеть даже ближайшие предметы, и я только тогда различил знакомую мне телегу, когда наткнулся на нее. Я присоединился к сидящим в ней двум моим телохранителям, и мы молча тронулись в путь. У Новосельцевской церкви я велел приостановить лошадь, так как пора было ознакомить мою команду с предстоящей ей деятельностью.
— Ты, Курленко, пойдешь рядом с телегой… Смотри внимательнее по сторонам и будь настороже, на случай внезапного нападения. Если придется защищаться, пусти в дело кистень, но им не злоупотребляй: бей не насмерть, а лишь бы оглушить, — счел я необходимым предупредить хохла, зная, какая у него тяжелая рука…
— Ты же, Смирнов, ляжешь рядом со мной в телеге, а там видно будет, что тебе делать…
— Закрой же нас рогожей, а ты, Смирнов, убери ноги… Ну, теперь трогай шагом!
Глухая тишина и глухая ночь стояли вокруг. Только скрип колес нашей телеги нарушал это безмолвие… Мы миновали второе Парголово и въехали в сосновую рощу. Пора было и поворачивать обратно. Я уже собрался было сделать распоряжение о повороте лошади, как вдруг вблизи нас раздался легкий свист. — Будьте готовы! — шепнул я.
Предупреждение оказалось своевременным. Едва Курленко успел вынуть из кармана своей женской кофты кистень, как был схвачен злоумышленником за горло; двое других окружили телегу, а четвертый держал под уздцы лошадь. Курленко, видавший на своем веку и не такие еще виды, ничуть не растерялся перед черной рожей грабителя и сплеча ударил его в ухо. Грабитель с глухим стоном, как сноп, свалился на землю. Такая расправа «чухонки-бабы», видимо, привела в некоторое замешательство двух товарищей лежавшего без признаков жизни злодея, но после секундного колебания они, в свою очередь, бросились на Курленко.
Наступила пора действовать и нам. Первым выскочил из телеги Смирнов, а за ним я. Я думал, что одно наше появление обратит в бегство нападающих; но разбойниками овладела ярость, и они, не видя у нас в руках оружия, видимо, решились на кровавую расправу, пустив в ход против нас ножи и знакомую мне толстую дубину. Но и мои люди, не раз подвергавшиеся нападениям, прошли хорошую школу, и все приемы самообороны были ими на опыте изучены до тонкости. Смирнов ловко уклонился в сторону от бросившегося на него с поднятым ножом бродяги, так что нож, направленный в горло, скользнул лишь по спине Смирнова, прорезав ему, благодаря толстому полушубку, только кожу у лопатки; а когда грабитель замахнулся ножом второй раз, то бравый унтер ударом ноги в живот сшиб противника с ног, и нападавший завертелся волчком от боли.
Пока Смирнов вязал веревками побежденных, я с Курленко старался обезоружить моего старого знакомого «Митрича», которого я сейчас же узнал. Сделать это было нелегко: он отлично владел суковатой, длинной дубиной и не подпускал нас на близкое расстояние. Дубина уже два раза задела Курленко, желавшего ее вырвать. Митрич свирепел и неистово отмахивался.
Стрелять мне не хотелось. Я решил овладеть Митричем иначе. В руках у меня была веревка. Сделать петлю было делом одной минуты… Я изловчился и накинул петлю на Митрича. Еще один взмах дубиной… и затянутый петлей вокруг шеи Митрич зашатался и упал. Чтобы не задушить его, я снял тотчас же петлю и затем связал ему с помощью Курленко ноги и руки. Четвертый злоумышленник, державший лошадь, благоразумно дал стрекача в самом начале схватки. Преследовать его в такую темную ночь было бесполезно. Покончив эту баталию, мы привели в чувство одного из трех бродяг, наиболее пострадавшего от руки Курленко, и, сложив эту живую кладь на телегу, тронулись в обратный путь, вполне удовлетворенные результатами ночной экскурсии.
Покаявшийся «черт»
Наутро я приступил к допросу и начал его, конечно, с Митрича…
Городовой ввел ко мне рослого и плечистого детину, который при входе скользнул по мне глазами, а затем отвел взгляд в угол. На угрюмо-вызывающем лице его, сохранились следы сажи и красной краски… Я невольно улыбнулся…
Городовой вышел и оставил нас одних.
— Ну-с, как же тебя звать? — задал я обыкновенный вопрос.
— Не могу припомнить!.. — последовал ответ.
— Гм!.. Вот как!.. Забыл, значит?.. Как же это так?
— Да так!.. Имя больно хитрое поп, когда крестили, дал… Пока несли из церкви домой, я и забыл, а пока сюда попал, так и совсем позабыл…
— Тэ-э-эк-с, — протянул я, — что же это ты, бедняга непомнящий, по ночам с дубиной на большой дороге делаешь?..
— Ничего… Так… Хожу, значит, по своим надобностям…
— Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?
— И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения-то не было… Так, просто подошел попросить, чтоб подвезли… А на меня вдруг как накинутся… Я думал разбойники!..
— Вот как!.. Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать… А на него, бедного, нападают, как на какого-либо разбойника… Ведь так? — сказал я…
— Именно так-с!
Наступило молчание… Преступник стоял и глядел в угол, а я злорадно думал: «Постой же, вот я тебе покажу, „забыл“, мерзавец… Вот я тебя ошпарю»…
Я вдруг встал и решительно выпрямился:
— А ну-ка, Митрич, погляди-ка на меня хорошенько! Не узнаешь ли?.. — внушительно проговорил я, отчеканивая каждое слово…