Серпантин
Шрифт:
– Я не знаю. Ну что?
– Пустые кресла и белый экран... Он потом ещё делал морскую серию. Тысячи фотографий морской глади...
– Но ты ведь не японец, Доплер.
– Слушай, я сейчас подумал - зачем нам смотреть на кусочки скал, обрубленные рамкой? Если мы можем увидеть их целиком?
– Что ты имеешь в виду?
– Что мы завтра едем туда, где это снималось! Я хочу всё заново увидеть - вместе с тобой.
Доплер стоял в тамбуре у приоткрытого окна, ветер играл с его длинными седыми прядями. За окном быстро темнело. "На
Но это был поезд, и Доплер уже замечал огоньки, как-то рано вспыхнувшие, казалось, посреди голой степи... Или что-то там было перед этим, какие-то хутора... Быстро ставшие невидимками... Ещё только смеркалось, а они уже превратились в огненные многоточия...
"Приедем к морю, - думал Доплер, - и не надо больше этих слов... Ну да, первый импульс был такой, увидеть всё заново... Её глазами... Не отхлёстанными плёткой дней..."
Доплер дёрнул ручку, дверь купе отъехала.
– В одном рассказе моего знакомого писателя...
– сказал Доплер прежде, чем подумать.
И понял, что снова начал говорить то, о чём только что решил больше не говорить.
– Какого писателя?
– обернулась она, не дождавшись продолжения его фразы.
– У тебя ведь много знакомых.
– Попова. Ты права, есть ещё один Попов... И даже не один... Да, так вот: сценариста приглашают делать игровой фильм из уже отснятого материала. Какие-то ребятки, получив деньги, провели на них чуть ли не два года в Крыму, или на Кавказе, снимая всё, что движется. Им там хорошо было, солнце, девки, море, ну что ещё... Пока деньги не кончились. Или когда осталось совсем чуть-чуть. Они тогда опомнились и на это чуть-чуть наняли сценариста, в задачу которого входило из километров плёнки сделать художественный фильм.
– Убрать всё лишнее? Типа монтаж. Нет?
– Но доведённое до предела, это приобретает метафорический смысл.
– Ну, может быть.
– А мы с тобой движемся в прямо противоположном направлении!
– Я уже говорила, Доплер... Я ещё маленькая для таких взрослых затей.
– Скажи тогда уже: старческих.
– Доплер, всё хорошо. Прекрасная идея... Просто жить на воле, долой камеру... Только не надо столько об этом говорить. А то я буду думать, что ты таки да едешь снимать очередное кино, и все эти разговоры - это такой обскурантизм... Как в том анекдоте: "Вы лжёте, Хаймович, вы таки да едете в Бердичев!"
– Твои "таки"...
– Мои? Аки-паки, Доплер! По-моему, это твои... Ты же мне и рассказал этот анекдот. Ты скажи наконец, в чём состоял твой эффект?
– Который из них? У меня их было много.
– Главный! Названный в твою честь.
– А, это... Это вообще из другой оперы. Из волновой физики. Я тут совершенно ни при чём.
– Но что это такое, ты можешь сказать?
– Повышение частоты волны... При приближении источника к наблюдателю... Или что-то в таком духе... Я уже не помню!
– И где это видно в твоих фильмах?
– А нигде.
– А может, эффект всё-таки был, а ты мне не хочешь его выдавать?
– Ты сегодня какая-то подозрительная... Нет никакого эффекта... По крайней мере, в фильмах Доплера... А твоё "таки да" напомнило мне сейчас другой анекдот.
– Какой?
– Китайский. В юности он думал, что горы - это горы, реки - это реки... Потом понял, что реки - не реки и горы - не горы... А в старости понял, что реки - это таки да реки. А горы-таки да...
– Не смешно.
– ...горы. Да? Ну, допустим, что нас обманули... Или себя обманули тихоречивые старцы, завещавшие нам лишь туман для обмана... Просветлённость - всего лишь обдуманное тупоумие... Мудрость - знание мёртвых тайн, бесполезных во мраке, в который они всматривались... Поэтому говорите не о мудрости стариков, но об их слабоумии...
– Это откуда?
– Но камеры-то нет. Камеры нет, понимаешь? Рельсы проложены, а камеры нет. Укатилась, мать её за ногу! Туды её в качель!
– говоря это, Доплер подбрасывал вверх обе руки. И тут же ронял... Лена подумала, что он ведёт себя как старый расшумевшийся пеликан...
– Эк ты развеселился, Доплер... А кто тебя знает, может, она у тебя зашита кой-куда... Как у шпионов. Или как у алкоголиков - ампула?
– Так они же наоборот - пить тогда не могут!
– Я-то их знаю, Доплер, они потом всё равно пьют, ещё как... Короче, я больше не хочу это слышать. Что ты хочешь со мной забыть все свои фильмы... А может, я тебя за них и полюбила, ты об этом не подумал?
– Мне приятнее было думать, что за что-то другое... Что важнейшим из искусов для нас являлось... не кино... И потом - ты же не видела ни одного моего фильма. Когда мы познакомились, ты ни одной моей картины не видала!
– Ну и что? Может, это уже и не нужно было. Достаточно было увидеть тебя... Может, ты весь из них состоишь... Ты весь уже из целлюлита, Доплер.
– Ну спасибо тебе, моя радость, моё солнышко!
– Я не то хотела сказать. Ты что, обиделся? Я оговорилась, из целлулоида... Ну где у тебя целлюлит, Доплер, ты что? Это у баб...
– Я потому и обиделся. Я, по-моему, ещё вполне... Гуттаперчевый мальчик.
Доплер вдруг взял свою левую ногу в руки, медленно завёл её себе за голову и положил на шею.
– Доплер, ты в своём амплуа!
– Что ты хочешь сказать?
– Не знаю. Так моя бабушка говорила: "он в своём амплуа".
– А не "в своём репертуаре"?
– Может, и так... Ты прав - в репертуаре.
– Или тогда уже: "это его амплуа"... Но с чего это она обо мне так говорила?