Сервантес. Его жизнь и литературная деятельность
Шрифт:
«Я писал иногда, – говорит он, – руководствуясь правилами, но я видел, как сбегался народ и женщины на чудовищные комедии, потому что они были приучены к вульгарному варварами-авторами, мысли которых пользовались кредитом. Кто в настоящее время будет следовать теории искусства, тот умрет с голоду и не заслужит славы; рассудок всегда неправ перед модой. С тех пор, когда я пишу пьесу, я запираю на три запора все правила… В конце концов, за нелепости платит публика; значит, нужно сообразовываться с ее вкусами». Далее Лопе де Вега кое-как, наскоро излагает некоторые принципы своего «Arte nuevo»: он советует соблюдать ясность, использовать движение и некоторые очень удобные механические приспособления. «Конечно, – говорит он, – это не чистое искусство, но в здешнем мире нравится именно то, что идет вразрез с законами; и именно потому, что они грешили против искусства, пользовались таким успехом четыреста восемьдесят три пьесы варвара Лопе».
С этих пор Лопе, по-видимому, не обращает внимания на Сервантеса и с обычной развязностью принимается вновь за литературное ремесло. Но, в сущности, он никогда не спускал глаз со строгого соперника и где только мог вооружал против него свою многочисленную свиту из литературных посредственностей. Подстрекаемые Лопе де Вега литературные котерии не упускали случая кольнуть Сервантеса. Нет никакой возможности
Состарившийся среди тяжелых испытаний, не избалованный судьбою, Сервантес многое снес в своей жизни, но не мог снести презрения своих врагов. Под влиянием их преследований явилось у него желание произнести свой приговор обществу, подвергавшему его столь обидному и несправедливому остракизму. Приговор этот он обнародовал под заглавием «Разговор собак». Однажды ночью в Вальядолиде увидел он двух собак, несущих шест с приделанными к концам его фонарями и привешенной к нему корзиной, заменяющей собою деревянную чашку, в которую нищие обыкновенно собирают милостыню. Это были собаки Воскресенского госпиталя; они обходили дома в сопровождении вожатого, собирая подаяния для больных, и сами останавливались у домов, где им обыкновенно подавали. Сервантес числился в списке их друзей. Эти собаки, работающие в ночной темноте для своих хозяев и для всех нуждающихся, напоминали ему людей, служащих обществу, но отвергнутых им.
«За собаками так же, как и за бедными, – рассуждал Сервантес, – признано право служить, но у них отнято право мыслить. Однако они все же обладают некоторыми качествами: у них есть память, благодарность, верность; на алебастровых могилах ставят лепные изображения собак, считая их символом привязанности, и, быть может, их природный инстинкт, их сметливость, чуткость и восприимчивость доказывают, что они обладают некоторой неуловимой долей ума и рассудка».
Сервантесу приходит в голову наделить даром слова двух собак, из которых одну зовут Сципионом, а другую – Берганцею (Сервантес в произношении одного из испанских наречий). В беседе своей с товарищем бедный Берганца перечисляет все свои злоключения, начавшиеся в Алькале и кончающиеся в Вальядолиде. Он исходил всю Испанию, ознакомился с алькальским университетом, где из пяти тысяч студентов две тысячи избрали медицинскую карьеру, что заставляет его предполагать или невероятное количество больных в стране, или же множество практикующих врачей, осужденных умереть с голоду; он служил в армии, но ушел оттуда, потому что развращенность, дерзость и отсутствие дисциплины среди солдат показались ему неслыханными в цивилизованной стране. Он служил на бойне в Севилье и был поражен тем, что делается в ее бедных кварталах, которых не в состоянии покорить даже сам король. В ужасе бежал Берганца из города и поступил в услужение к пастухам; но и здесь ему пришлось увидеть, что пастухи поедают овец. Тогда он сделался сторожевым псом, но за ревностное исполнение своих обязанностей был посажен на цепь и отравлен. Он поступил в помощники полицейского, но последний оказался сообщником воров и мошенников. Тогда, пожив некоторое время у цыган, Берганца пришел в Вальядолид и поселился в больнице. Здесь он увидел множество погибших людей и убедился, что нечестные женщины составляют общественную язву; он отправился к судье, чтобы высказать ему свое мнение, но слуги швырнули ему в голову графин. В конце концов он настолько вооружил против себя знатных господ и прекрасных дам, что однажды комнатная собачка укусила его до крови. «Послушай, – возразил Берганце Сципион, – у каждого свое ремесло. Никогда совет бедняка не принимается, будь он даже и хорош; никогда приниженный бедняк не должен быть самонадеянным и давать советы великим мира – тем, которые думают, что знают все».
«Разговор собак», эта красноречивая защита униженных и оскорбленных, есть конечный вывод Сервантеса из наблюдений его над общественным строем Испании. Вместе с тем он рисует нам и политические идеалы автора. Сервантес настойчиво требует здесь гуманного обращения с самыми приниженными, самыми отверженными членами общества. Он требует от своих современников настолько глубокого уважения к личным качествам отдельных людей, чтобы всякий трудящийся человек мог подняться до высших государственных должностей. Эта проповедь ставит его неизмеримо выше того века, к которому она обращена. Он предвидит в будущем эмансипацию бедняка как необходимый прогресс, к которому роковым образом приведет постепенная эволюция идей в течение целого ряда веков и разумная воля отдельных выдающихся по уму передовых людей.
Но пока войско бедняков насчитывало в отечестве Сервантеса по меньшей мере сотни тысяч, и он несомненно должен был причислить себя к этой большой общественной группе. В Мадриде так же, как и в Вальядолиде, материальные его средства оставались, по обыкновению, более чем скудными. В течение своей десятилетней жизни в столице он семь раз менял местожительство, и всегда вследствие недостатка средств. Этим исчерпывается почти все, что известно о его частной жизни за указанный период времени. В 1609 году Сервантес поступил в одно из модных тогда религиозных братств, к которому принадлежали уже Кеведо и Лопе де Вега. Чем более чувствовал Сервантес приближение старости, тем более становился он религиозным. Испытания, встреченные им на жизненном пути, постепенно привели его к скептицизму относительно большинства людей; но глубокая вера в добро, страстная жажда справедливости, неудовлетворенное стремление осуществить свои идеалы на деле заставили старика искать утешения в религии.
«Властители земли, – говорил он, – сильно отличаются от властителей неба; первые, принимая к себе служителя, расследуют его происхождение, подвергают испытанию его ловкость, знакомятся с его поступью и хотят знать даже, какие есть у него одежды. Но для поступления в услужение к Богу самый бедный богаче всех».
В 1613 году Сервантес издал том своих «Новелл», состоящий из двенадцати повествований. Говорят, будто «Новеллы» написаны отчасти в поучение дочери Сервантеса, Изабелле. Предполагают также, что он писал их в течение своей кочевой жизни, служа агентом по продовольствию флота. В то время Сервантес убедился уже во всей фальши таких произведений, как «Галатея», и искал новых путей для литературы. Он обратил внимание на вошедшие тогда в моду итальянские новеллы, и эта легкая и привлекательная форма литературных произведений показалась ему желательной для Испании. Итальянские и французские новеллы переводились на испанский язык, но никому еще в Испании не приходило в голову подражать им. Первая мысль об этом принадлежит, следовательно, Сервантесу, который задумал, воспользовавшись своеобразною пикантностью французских сюжетов, внести в них героический дух старой Испании, облечь это содержание в изящную, свободную форму итальянских новелл и таким образом создать оригинальную испанскую новеллу. Прежде всего он изучил стиль и тон произведений нового жанра, то есть скорее образцы итальянские, нежели французские. Его путешествия и поездки в молодости по Италии дали ему возможность хорошо ознакомиться с языком и литературою страны. Он тщательно изучил тогда Ариосто, Боярдо, Танзило и теперь, вдохновляясь ими и своими воспоминаниями о Неаполе, который он называл самым прелестным городом в мире, стал писать свои новеллы, намеренно обогащая испанский язык большим количеством итальянизмов. Первые его новеллы явно подражательны, но чем дальше, тем становятся оригинальнее и тем более проникаются национальным духом. Большая часть их основана на личном опыте и личных наблюдениях. Вообще «Новеллы» представляют самые удачные после «Дон Кихота» произведения Сервантеса и носят на себе отпечаток индивидуального гения автора и национального характера народа. Последнее свойство служит объяснением их неувядаемой славы в Испании и меньшей популярности в других странах, нежели они того заслуживают. Как произведения творческой фантазии они, повторяем, должны быть поставлены непосредственно за «Дон Кихотом», но по правильности и изяществу стиля стоят выше его. «Новеллы» имели большой успех: в девять лет они выдержали десять изданий и до сих пор составляют недосягаемые образцы такого рода произведений.
В 1614 году вышла в свет сатирическая поэма Сервантеса «Путешествие на Парнас». Мы говорили выше о войне, которую вел Сервантес с плохим театром; теперь нам предстоит говорить о сражении, которое он дал плохим поэтам. В то время в Испании развелась целая толпа мелких бесталанных поэтиков, – толпа, осаждавшая академические конкурсы, ломившаяся в двери грандов, ища для себя покровителей и кормильцев. Это была настоящая корпорация попрошаек, изнеженных, болтливых и дерзких, так же явно выставлявших напоказ свою нищету, как и свои негодные произведения. Сервантес окрестил эту голодную толпу поэтов именем «poetambre» (от «hambre» – голод). В промежуток времени между 1610 и 1612 годами вся эта poetambre пришла в необычайное волнение: уезжая в Неаполь, граф Лемос объявил, что увезет с собою лучших поэтов. Желающих оказалось целое войско. Братья Архенсола, которым было поручено сделать выбор, теряли голову. Сервантеса не приглашали: он был презираем всеми, о нем говорили, что время его прошло; прошло то время, когда все заслушивались речами какого-то Санчо Пансы, и настал час для настоящих поэтов. Сервантес стар и беден; он никогда не умел сочинить ни одного стиха и к тому же не принадлежит к новейшей школе. Так рассуждала молодежь, вся целиком придерживавшаяся нового стиля, «с помощью которого, – говорил Сервантес, – взбираются на Парнас».
Очутившись совершенно одиноким в виду многочисленного лагеря противников, Сервантес, увлекаемый, с одной стороны, своим природным юмором, с другой, – видя с сокрушением сердца, как постепенно унижается истинная поэзия, не мог противостоять искушению рассказать стихами в смехотворной форме об осаде Парнаса многочисленной poetambre и одновременно выступить на защиту истинной поэзии против возмутительной профанации. Он задался мыслью сделать еще раз обзор всей современной литературы с целью доказать молодежи, что вне бескорыстия нет поэзии. Сознавая, какую ошибку совершил он некогда, слишком лестно отозвавшись в «Галатее» о своих сотоварищах по профессии, и собираясь загладить, сколько возможно, старые промахи, он вооружился теперь всем своим запасом иронии, всею силою своей критической мысли. В своем «Путешествии» он рассказывает, каким образом, прослышав однажды, что один из поэтов совершил на муле путешествие на Парнас и был милостиво принят Аполлоном, он вздумал предпринять такое же путешествие. Но так как у него не было никаких средств, то ему пришлось отправиться пешком. У берега моря Сервантес встречает Меркурия, который, по-видимому, хорошо знаком как с его произведениями, так и с обстоятельствами его жизни. Меркурий любезно предлагает ему взойти вместе с ним на галеру, снаряженную Аполлоном с целью привезти ему необходимый полк поэтов. К великому удивлению Сервантеса, галера оказывается оснащенной всевозможными родами поэзии: большая рея представлена длинной элегией, легкие стихотворения служат флагами, корма составлена из сонетов, изящно отточенных, и так далее. Меркурий предлагает Сервантесу выбрать поэтов по своему усмотрению, говоря, что только таким образом можно спасти Парнас. Сервантес делает выбор так же, как делал его граф Лемос. Он поочередно называет всех поэтов Испании, как знаменитых, так и малоизвестных, и к каждому названному имени прибавляет или ироническое восхваление, или хвалебную иронию. Наконец выбор сделан; избранники являются к Аполлону. Бог очень любезно встречает гостей и предлагает места всем, кроме Сервантеса. Последний обижен и заявляет об этом хозяину. «Смирись, – говорит Аполлон, – сложи свой плащ и садись на него». Но у Сервантеса нет даже плаща, чего в рассеянности не заметил бог. На следующий день начинается война. Poetambre осаждает Парнас; ее оттесняют. Удары наносятся за ударами, туча книг летит во все стороны, заменяя собою бомбы. Наконец на помощь Аполлону приходит Нептун и швыряет в море расходившихся поэтов. Через минуту все они всплывают на поверхность, но уже превращенные в тыквы. Здесь веселый тон Сервантеса достигает крайних пределов, остротам и шуткам его нет конца. Но смех внезапно смолкает перед чудесным видением: поэту являются Ложная Поэзия в виде вакханки и Ложная Слава в образе пленительной девушки. В сладких звуках их голосов, в выражении их красивых лиц сквозят лицемерие и коварство. Сервантес поражен и смотрит на них с недоумением честного и прямого человека. Тогда Аполлон и Меркурий показывают ему вдали Истинную Славу, окруженную тихим сиянием; рядом с нею видна Истинная Поэзия, простая и божественная.
Поэзия сходит с Парнаса с приветливой и искренней улыбкой; она пришла, чтобы благодарить сражавшихся и отпустить их.
Этот последний вызов Сервантеса попрошайкам скрывает под видом шутки серьезное негодование и протест во имя чести поэзии целомудренной, благородной и бескорыстной. Его смелая выходка испугала и раздражила поэтов. Те, которых он называл в своей поэме, рассердились на него; рассердились и те, которых он не называл.
Нет никакого сомнения, что шутки Сервантеса, его игривые остроты прикрывали собой горькое чувство человека, с каждым днем все более и более убеждающегося, насколько начинает он расходиться с веком, каждый день сильнее и глубже чувствующего свое полное и безотрадное одиночество.