Серый. Трилогия
Шрифт:
Возле ворот стояло несколько ящиков, в которых лежали в куче короткие деревянные лопатки. Каждый подходил и брал одну лопату себе. По возвращению лопаты скидывались в тот же ящик. Перед входом стоял стол, к которому подводили новичков, для того, чтобы одеть на шею металлический ошейник с номером. Ошейник закрывался на замок особой конструкции. В дальнейшем по этому номеру вели учет сданной продукции и распределение благ.
Вот так вот, вооруженный лопатой и ложкой в кармане, я впервые прошел за забор на плантацию с журиком. Половина старожил поплелась в заросли кустарника, среди которого были протоптаны тропинки. Новички пока столпились в нерешительности. За спиной у ворот, пока еще открытых, охранник прокричал:
– Новенькие, берёте лопату в руки подходите к кусту и начинаете копать вокруг корня. Глубже чем на полметра не копайте, там клубней не бывает. Не пугайтесь свежевскопанных кустов, уже на следующий день там могут быть клубни. Поилки на берегу реки, найдете
– Кто хочет научиться искать клубни? Берусь обучить за дневной паек, - предложил один из старожил.
По толпе новичков прошел ропот. Все потянулись к старожилам и начали торговаться.
Делиться пайком или нет, я пока не решил. Думаю, отдать свой хлеб всегда успею и дневной паек слишком дорого за науку копать лопатой вокруг корней. Ведь если бы был способ, определить под каким кустом точно есть клубни, то наверняка администрация нам это сообщила бы. Здесь все построено на удаче и на усердии заключенного - будешь больше копать, больше шансов наткнуться на клубень. Я решил в торговле не участвовать, наугад пошел вглубь кустов по тропинке.
Насколько я разглядел с пригорка, когда нас подводили к лагерю, мы на полуострове примерно два на два километра. В ворота нас прошло человек двести. Если охранник сказал правду и клубень может отрасти на вскопанном месте уже на следующий день, то места для копания тут всем хватит. Куст журика оказался похожим на шиповник. Только на стеблях колючки располагались более редко, зато были крупнее. Под многими кустами у корней земля оказалась вскопанной - местами совсем недавно, местами давно. Видимо у тропинки копаются чаще, а за уловом надо двигать глубже в лес. Решив для себя так, я, отмахав от ворот с полкилометра, собрался углубиться в заросли. Среди кустов видны были проходы, но такие, что по ним можно только ползти. Выбрав туннель в зарослях, наиболее заброшенный по виду, я на четвереньках пополз влево от тропинки. Когда ползешь на коленях внутри зарослей, причем колючки на ветках так и норовят ободрать тебе спину, определить точно расстояние сложно. Прикинув, что прополз метров сто и не обнаружив ни одного окученного куста, я принялся копать у корней крупного стебля. К счастью земля здесь мягкая. По виду как чернозем у нас. Деревянной лопаткой копать оказалось не так чтобы совсем легко, но терпимо. В земле попадались какие-то мелкие корешки, камушки, но самих клубней не было.
Перекопав вокруг куста все, на полметра в глубину и радиусом сантиметров в сорок, я ничего не нашел. На все про все у меня ушел примерно час времени. Копать приходилось стоя на четвереньках, даже при попытке поднять голову, тут же проявляли себя многочисленные колючки на стеблях. Первый блин оказался комом, но я решил не сдаваться. Отполз немного в сторону и принялся окапывать следующий куст. Провозившись около часа, снова ничего не нашел. Ничего, сдаваться не буду, ведь у тех, кто вчера из ворот выходил, у большинства ничего не было. Как выглядит клубень, я помнил точно, перед строем его вчера показали каждому. Поскольку он не был очень уж маленьким, то не заметить его я просто не мог. Скорее всего, клубни действительно встречались не часто. Переползая от куста к кусту, я окапывал корни, один за другим и ничего не находил. Где-то после пятого куста почувствовал, что хочу пить. Да фляга с водой здесь не помешала бы. Кое- как протиснулся через ветки и встал в полный рост, чтобы оглядеться. Но как, оказалось, зря поднимался. Кроме зарослей кустов, во все стороны ничего не было видно. Выбора нет, опускаюсь на четвереньки и ползу наугад, пытаясь вспомнить с какой стороны утром было солнце. Кстати солнце в этом мире ничем не отличалось от нашего. Луна тоже имелась, даже две. Одна раза в два крупнее нашей и голубоватого оттенка. Вторая наоборот раза в два меньше нашей и тоже голубоватая, видимо это особенность преломления лучей в местной атмосфере. Большая двигалась по небосклону, как и наша, с полнолуниями и месяцем, маленькая на ночном небе находилась всегда, становясь темнее то с одной, то, с другой стороны. Назывались они сестрами - большая и маленькая сестра. Месяцев было десять, и назывались они как на земле. Не хватало только января и февраля. Вот когда я услышал названия месяцев, совпадающие с нашими, я крепко задумался. При переносе в меня как-то адаптировали знание языка, с этим я уже разобрался. Местами мне казалось, что местные понятия, подгоняются под понятные мне. Взять к примеру, мэра города. Правильно говорить бургомистр, но когда я говорил мэр, меня понимали и наоборот. Видимо я говорю на понятном местным языке, а мозг подставляет более знакомые мне понятия. По-другому я не могу объяснить, почему единицы измерения в основном совпали с привычными для меня. Расстояния, например, в метрах и километрах. Не в милях и дюймах, а именно в привычных для меня единицах. Единственное, что не совпало - дни недели. Здесь в неделе оказалось десять дней, в месяце три недели. Время так же делилось на десять. Тридцать часов в сутках, сто минут в часе. Секундами здесь пользовались редко, но их также было сто. Интуитивно сутки длились как на земле, просто время считалось по-другому. Я по привычке ориентировался по внутренним часам, то есть, по нашим земным. По причине жесткого распорядка в заключении, мне не пришлось как-то говорить с местными о времени. Поэтому мозг оперировал привычными значениями.
Прикинув по солнцу, в какой стороне река, хотя она с трех сторон огибает полуостров, двигаюсь, надеюсь к ближайшему берегу. Странно, что забор не удалось разглядеть ведь он метров пять в высоту. Скорее всего, я нахожусь где-то в низине и забора оттуда не видно. Какое-то время пришлось ползти по кустам журика на четырех конечностях, кажется здесь это основной способ передвижения. Вскоре я выполз к широкой протоптанной тропинке, по которой можно было идти в полный рост. Сориентировавшись по направлению к реке, как я думал, и наконец-то, распрямив спину, направился на поиски водопоя. Метров через триста тропинка действительно уперлась в берег реки. Река снова не вызвала никаких эмоций, кроме желания напиться воды. Помня о предостережениях, относительно живности в реке, решил близко к воде не подходить. Берег в этом месте оказался пологим, покрытый речным песком. От кустарника до воды расстояние метров десять. Ближе к кустам пролегала утоптанная тропинка, по которой регулярно ходили. Не стал изобретать велосипед, пошел по тропинке в направлении центра полуострова. Вскоре вдали показалось какое-то сооружение на берегу.
Минут через десять ходьбы по берегу я остановился перед сооружением типа журавль. Обыкновенный журавль, как в деревенском колодце. Только воду черпали деревянным ведром на конце шеста. Вся конструкция сделана так, что набирая воду, человек не приближается к воде. На вид река, как река, но водимо зверушки в ней обитают к людям весьма недружелюбные. Зачерпнув из реки воды, я с наслаждением пил прохладную воду из ведра. Наполнив желудок водой, вспомнил, что у меня есть половина хлеба с завтрака. Достал хлеб и принялся обедать, запивая водой из ведра. Пока обедал таким образом, не торопясь разглядывал противоположный берег реки, примерно, как и на нашей стороне пологий, поросший невысокой травой. На противоположном берегу не было никакого кустарника вообще, как и признаков присутствия человека. Вообще на том берегу не было признаков жизни - никакой. Ни птички, ни зверюшки захудалой - только невысокая трава. В зарослях журика, кстати, тоже не было никакой живности. Ни жуков, ни букашек, ни улиток - ничего.
Когда половина хлеба была уже съедена, вдруг кто-то у меня из-за спины вырвал мой кусок хлеба и бросился бежать к кустам. Поначалу растерявшись от такой наглости, я быстро сориентировался и погнался за грабителем. Передо мной маячила спина в лохмотьях, вонь от немытого тела чувствовалась даже на бегу. Грабитель, убегая, запихивал хлеб в рот, и пытался по-быстрому съесть. Вот это ты зря браток, хрен ты на бегу поесть сможешь, а вот дыхание себе собьешь, да и подавишься, чего доброго. Толи он действительно подавился, толи оказался настолько слаб, что не в состоянии был убежать, но я его догнал сравнительно быстро. Подсечка под ноги и он падает прямо на тропинку, неловко взмахнув руками. Я остановился рядом и начал со злостью пинать гада по ребрам. Злость во мне просто бурлила, я чувствовал необычайный прилив сил и желание добить эту мразь окончательно. Но видимо где-то внутри меня осталось, что-то от земного воспитания и мне удалось остановиться. Действительно, с чего вдруг за пол корки хлеба мне захотелось убить человека? Тогда в бане накатила злость, сейчас еще больше. Такими темпами я скоро начну убивать за один только косой взгляд.
Вонючее тело в обносках лежало у моих ног. Грабитель даже не стонал, просто лежал и глубоко дышал. В руке он сжимал остаток моего хлеба, который не успел съесть. Я наклонился, чтобы забрать свой обед из руки доходяги. Когда я начал разжимать его руку он неожиданно сильнее вцепился в хлеб и прохрипел:
– Отдай, - и затем, сглотнув пересохшим горлом, добавил, - Пожалуйста.
По его впалым щекам текли слезы, в глазах было столько мольбы и отчаяния, что мне стало стыдно за то, что чуть его не убил минуту назад. Я отпустил его руку. Он так и остался лежать на земле в позе эмбриона плача и сжимая в руках мой кусок хлеба. Подождав, минут пять, я сказал:
– Ладно, хватит валяться, давай поднимайся.
Но он продолжал лежать и всхлипывать.
– Вставай или сейчас тебе по ребрам наваляю, мало не покажется.
Угроза подействовала. Он с трудом поднялся с земли.
Передо мной стоял грязный, вонючий, изнеможенный человек в обносках. Слипшиеся немытые волосы, запавшие серые глаза, слегка вытянутое лицо. Когда-то раньше, это было весьма симпатичным парнем. Сейчас в таком виде я даже возраст его определить затруднялся. От двадцати пяти до сорока, точнее не скажешь. Вместо одежды остались одни лохмотья, и нигде не было ни ложки, ни лопатки. Видимо корни он не копает, по состоянию видно, что уже давно. Ну, что ж дружок, хлеб придется отрабатывать, здраво рассудил я. Раз в руки так удачно попался абориген, будем извлекать из этого пользу.