Сержант и капитан

Коновалов Иван Павлович

Никита уже успел найти джинсы и влезть в них, а заодно и в носки. Теперь очередь за рубашкой. Ограниченный в движении, он старался найти ее взглядом. Телефон уже начал раздражать. Ухо, плотно прижатое к мембране, немного устало. Пора заканчивать переговоры.

— Популярное место. Много людей. Значит, мы оба будем чувствовать себя в безопасности, хотя уверен, вы, для подстраховки, будете не один.

— Это точно.

— И подойдете сами, потому что узнаете по фотографии.

Собеседник повесил трубку.

Шеф в этот день приказал находиться в офисе. Формально Никита подчинялся Роману Евгеньевичу Петракову, одному из заместителей Мити и его отца. Заместитель по каким делам, Никита

не мог разобраться. Вся фирма, вообще, подразделялась на папу, Митю с заместителями и остальных. Петраков — опытный строитель советских времен, доросший до перестройки до начальника главка. Шестьдесят лет, не меньше, тем не менее держится бодрячком — детдомовская закалка. Высокого роста, почти лысый, всегда чисто выбрит. Он один из тех, кто умеет дружить сразу со всеми и одновременно держать дистанцию с ними же. За день обязательно рассказывает два-три анекдота, и не всегда «бородатые». Как будто так надо каждый день. Два-три анекдота. Часть имиджа. Неважно какие — лишь бы рассказать. Никиту он работой сильно не загружает, помня о его дружбе с сыном босса, но и старается проявить время от времени начальственную жилку. Не заискивает, не панибратствует, всегда приветлив и деловит. Когда он не рассказывает анекдоты, с ним и чаю попить приятно.

Костоватый Антон Павлович — второй и последний заместитель, одновременно начальник охраны, с которым Никита по долгу службы тоже должен был советоваться. Веселый малый лет сорока или чуть меньше, с брюшком средней величины и здоровенной безвкусной печаткой на пальце. Бывший спортсмен. Занимался борьбой, подавал надежды, но большой карьеры не сделал. Вовремя сообразил, когда уйти, и успел окончить строительный институт. Потом как раз подоспела перестройка и время для таких, как он. Значок мастера спорта плюс диплом. Знания, а главное, сила. В противоположность своему коллеге Петракову, он обладал роскошной шевелюрой и почти гусарскими усами. В глазах Никиты у Костоватого было еще одно преимущество — он почти не появлялся в кабинете, где они сидели все втроем. Петраков же выходил из-за стола только в туалет.

Настало время для встречи с таинственным иностранцем.

Текила. Исключительно эту даму Никита сегодня вечером танцует. В баре было уютно, как на вокзале. Никто никого не знает и едет по своим делам, некоторые «уехали» уже далеко. Барная стойка — билетная касса. Маленькие белые чеки — посадочные талоны на одну короткую поездку. Каждый отмеряет свой отрезок пути от ненужного сознания к умопомрачению. Один едет несколько станций, другой до упора. Никита всегда любил пить у стойки. Она широкая, надежная, ее дерево хранит тепло того, кто был на твоем месте пять минут назад. К тому же у стойки всегда есть с кем поболтать.

Бармен посмотрел на него, как на старого приятеля.

— Текилу?

— Угадал. Экстрасенс?

— Нет, всего лишь хороший специалист своего дела.

— Сильно сказано. Это вас на курсах каких-нибудь учат так изысканно выражаться?

Бармен наклонился и заговорщицки прошептал:

— Просто мой менеджер стоит справа от вас. Он меня сегодня уже достал. Не знаю, чем его умаслить. Говорят, ему жена изменила.

Никита взглянул вправо. Лицо этого полного скорее парня, чем мужчины было одновременно и злым и несчастным. Он в бешенстве хлопнул ладонью по кассе, достал сигарету и закурил, накрепко сложив руки на груди. Да, имей после этого подчиненных. Никита посмотрел вдоль стойки и понял, что бармен рассказал эту историю не ему одному. Взгляды, обращенные на толстяка, были пьяно-сочувственно-снисходительными. Разговор на тему, что все «бабы — суки», уже висел в воздухе. Минут через пятнадцать кто-то скажет первое слово.

— Ну что ж, молодец, — сказал Никита намеренно громко. — Мой второй тост — за профессионалов своего дела.

— Приятного вечера, — ответил бармен и с чувством выполненного долга перевел внимание на нового потенциального слушателя.

— Господин Корнилов, — раздался знакомый голос за спиной.

Никита обернулся. Перед ним стоял типичный натовский генерал. Узкое, орлиное лицо, с глубокими складками. Высокий лоб, уставная стрижка в американском стиле с выбритыми висками. Глаза серые, пытливые, но, в целом, взгляд мягкий, такой политкорректный. Все в нем было какое-то неместное, в том числе и одежда. Белая дорогая водолазка, серый пиджак в крупную синюю клетку, голубые джинсы. Никита подумал, что одет так же, только все предметы черного цвета.

— К вашим услугам. Господин..? — Никита улыбнулся в ответ как можно шире.

— Балашофф Майкл.

— С двумя ф?

— Совершенно верно.

— Тогда я удивлен, — искренне признался Никита, — что занесло вас в наши дикие, не знающие суда присяжных края? Да еще с какими-то подозрительными намерениями.

— Вы не против пересесть за отдельный столик? — ушел от ответа мистер Балашофф.

Они перешли в ресторан и сделали заказ. Никита — еще одну серебряную текилу и минеральную воду, Майкл Балашофф — сто грамм столичной водки и салат. Никита заметил:

— Ностальгия?

— Нет, что вы. Просто в нашей семье всегда пьют и пили только русскую водку. Традиция

— Понимаю, — кивнул Никита и сделал вопрошающий жест. — Итак?

— Итак, — повторил вслед за ним иностранец. — Суть дела такова. Я был с самого начал против того, чтобы вас пугать. Сержант-разведчик вернулся с войны и постоянно рефлексирует. Наезжать, кажется, так у вас говорят, на такого человека — это то же самое, что проверять раскаленный докрасна утюг голой рукой, теплый он или нет. Ожог гарантирован. Тетрадь, которая у вас в руках, много значит для моей семьи.

— В каком смысле? — перебил Никита.

— Простите? — осекся Балашофф.

— Понимаете, это дневник капитана Корнилова, который вы называете тетрадью. Подчеркиваю, Корнилова. Моя фамилия такая же. Это, конечно, ни о чем не говорит, но ни одного Балашова без приобретенных позже «ф» в дневнике я не нашел.

— С вами сложно вести переговоры. Вы все время шутите. Хорошо. Не вижу причин для околичностей. Все равно поймаете на несоответствиях. Вот честная краткая предыстория моего появления здесь. Хотите послушать?

— Я весь внимание, — кивнул Никита.

— Тетрадь, простите, дневник, который вы упорно не хотите отдавать, написан не моим родственником. Но, — он многозначительно поднял палец, — он принадлежал моему прадеду — красному комиссару батальона в Отдельной стрелковой бригаде Павлова. Это трофей, захваченный на поле боя.

— У белого офицера по фамилии Корнилов, — добавил Никита.

— Не понял вас, — еще раз осекся Балашофф.

— Я вырос в Сибири. А знаете почему? Потому что в гражданскую войну большинство моих родственников воевало на стороне белых. Часть из них погибла, часть эмигрировала. Оставшихся на родине, среди них моего деда, еще маленького совсем, сослали за Урал. В конце тридцатых сталинские репрессии добили остатки клана Корниловых. Дед один выжил. Может, еще кто-то. Но они перестали писать друг другу и потерялись. Дедушка давно умер. Но я прекрасно помню, как он уворачивался до самого своего смертного часа от моих вопросов о наших корнях. Ведь советская власть тогда была еще крепка. Мама пересказала мне позже обрывки скупых воспоминаний прабабушки. Так не может ли капитан Добровольческой армии Иван Корнилов быть родственником бывшего сержанта федеральных сил Никиты Корнилова? А? Как вам такая версия?