Сержант милиции. Обрывистые берега
Шрифт:
Взял букет и испытываю странное чувство: несу цветы тому, кому в воображении уже дал двадцать лет тюрьмы. По пути в больницу почувствовал себя собакой–ищейкой, которая идет по следу. От радости даже хотелось взвизгивать. Но вот и больница. Все в белых халатах, тишина. Неприемный день. Дохожу до главного врача. Он меня, кажется, сразу понял, хотя я ему только намекнул о цели прихода в самых общих словах. Догадлив старик! Из–под седых волосатых бровей шустрые глаза выглядывают, как два молоденьких мышонка из–под банных мочалок.
Открыл передо мной историю болезни Курушиной и сказал… Нет, не сказал, а скорее зарезал. Курушина
«Жара! — развел руками лечащий врач. — А для гипертоников это бич». Вспомнилось письмо Петухова. Жара, гипертония, две недели. Проверил и другие документы: всюду значится, что старуху положили в больницу две недели назад. Хотелось завыть на всю больницу, но что же сделаешь?
Просил у главврача разрешения побеседовать с больной. Разрешил. Дали белый халат. С цветами в руках прохожу в палату. Две койки. Тетушку Петухова узнал сразу: на другой койке лежала девочка. Какие у старухи умные и добрые глаза! Стало обидно за все, что думал о ней раньше. Передал цветы и сказал, что это от племянника, только что срезал. Во всем облике старухи: во взгляде, в голосе, в улыбке проступает что–то ласковое. Сказал, что я из Люберец, сосед ее племянника — Михаила Романовича, который просил изведать его тетушку и пригласить в гости. При упоминании Петухова лицо больной омрачилось, она даже стала тяжелее дышать. Спрашиваю: «Что с вами?», подаю воды, но она только качает головой и говорит:
— Не нравится мне их жизнь. Не поеду я к ним вгости. Два года назад была раз за все десять лет, и вряд ли еще вздумаю.
— Почему же? — спрашиваю.
— Обидели они меня.
— Чем же? — Я вижу, что дыхание больной становится еще хуже.
Извинился, попрощался и позвал врача.
От злости на себя дорогой в Москву готов был…
О Петухов, Петухов! Как ты хитер! Зачем тебе понадобилось гнать меня по ложному следу своей «шифровкой»? Ты, конечно, не рассчитывал, что тетушка больна и что твоя ловушка будет так скоро разгадана. Ты хотел, чтобы мы, как овцы, шарахнулись гуртом, все до одного, следить за твоей тетушкой и кружились бы вокруг нее столько времени, сколько тебе нужно для того, чтобы запорошить опасные следы. А как ты вздрогнул, как изменился в лице на последнем допросе, когда я упомянул имя московской тетушки! Ты играл. Играл, как опытный, уверенный в своем мастерстве актер. Но ты не учел одного, что майор видит дальше нас всех и не был таким легковерным, какими ты хотел видеть нас. Наблюдение за твоим домом не снято. Ланцов в Люберцах, а это значит, что майор хитрее тебя.
Майор… Как он хохотал, когда прочитал «шифровку», и как он посуровел, когда вдоволь насмеялся. Ты даже не знаешь, что майору известны все твои старые «сибирские» грехи. Иткин, как человек, которому нечего терять, рассказал все: и про банду «Черная кошка», где ты был чуть ли не патриархом, и про последнее твое крупное «дело»: ограбление железнодорожного вагона с мануфактурой на перегоне Карган–Убинская.
Не берут тебя пока только по одной лишь причине: майор надеется, что вот–вот к тебе должен наведаться кто–нибудь из «друзей» Северцева или перекупщики. Но там Ланцов. Он менее эмоционален и более спокоен. Как многому мне нужно еще учиться у Ланцова. А у майора — всю жизнь».
Захаров закончил запись в дневнике и,
Проходя мимо дома Наташи, он завернул во дворик и посмотрел на освещенный балкон с лепными узорными перилами, откуда он любил смотреть на вечернюю Москву. Дверь на балкон была открыта, но балкон был пуст. Пошел дальше.
На Красной площади Николай остановился у Мавзолея Ленина и стал дожидаться смены караула. Не раз ему приходилось наблюдать эту торжественную церемонию, и всякий раз она будила в нем такое сильное чувство, какое испытывает старый солдат, когда вдруг неожиданно услышит военный оркестр, идущий впереди походной колонны. Старый солдат в такие минуты, замерев по стойке «смирно», будет долго–долго провожать глазами и сердцем стройные военные шеренги, оглушающие своей могучей поступью каменную мостовую.
Дождавшись смены караула, Захаров тихо побрел назад. Домой вернулся в первом часу ночи.
31
Рано утром, на второй день после того как уехал Захаров, Ланцов, чтоб не сидеть без дела, принялся просматривать протоколы допросов Петухова, выписывая на отдельном листе расхождения в показаниях. За этим занятием он провел больше часа, пока, наконец, не раздался долгожданный телефонный звонок.
Звонил Касатик. Получив ответный пароль, он сообщил о странном поведении в доме, за которым наблюдал. Двадцать минут назад хозяйка с двумя глиняными горшками подошла к изгороди, отделяющей сад Петуховых от огорода Дембенкиных. Осмотревшись, она подтащила к частоколу козлы, на которых пилят дрова, и, забравшись на них, повесила горшки на самые высокие колья. Это одно. Второе: ставни угловой комнаты дома, в которой хозяева завтракают и обедают, до сих пор еще закрыты, хотя днем они обычно бывают открыты.
Ланцову это сообщение показалось важным, и он передал Касатику, чтоб тот продолжал наблюдение и не медлил с информацией.
В ожидании прошел час, за ним другой… Ланцов уже успел прочитать от корки до корки старый номер «Огонька», а Касатик еще не давал о себе знать. Только в восьмом часу раздался телефонный звонок. На этот раз Касатик доложил, что пять минут назад со стороны переулка от станции к дому Петуховых шла старуха. Она в черной длинной юбке и в черной кофте. С палочкой в руках и с узелком под мышкой. Не доходя до дома метров двадцати, она неожиданно остановилась и, перекрестившись, прошла мимо. Скорее всего, ее напугали горшки. Затем старуха заглянула в сельпо, но ничего там не купила. Сейчас подходит к станции. Дорогой она дважды оглядывалась.
— Лицо? Вы видели ее лицо? — с тревогой спросил Ланцов.
— Да, видел хорошо. Лицо неприятное. На верхней губе большая родинка с длинными волосами.
«Она», — подумал Ланцов и, поблагодарив Касатика, положил трубку. Он заглянул к Санькину в следственную комнату. Тот сидел за столиком и писал рапорт о приостановлении старого дела, по которому не обнаружилось состава преступления.
— Лейтенант, — обратился к нему Ланцов. — Посмотрите в окно. Видите из Милькова к станции идет старуха?