Сестра Марина
Шрифт:
А паспорт? А чужое имя? А ее проступок перед людьми и законом? Что с нею станется, если кто-либо узнает о том, что она, Нюта, обменялась паспортом с Мариной Трудовой, слушательницей педагогических курсов, и выдает себя за эту Трудову. Ведь это преступление, подлог!
Дыхание сперлось в грудн девушки, когда она вспомнила обо всем этом.
Правда, она паспортом обменялась на время только, на какой-нибудь год. И все таки это обман. Но иначе она поступить не могла. Приди она, Нюта Вербина, в общину под своим собственным именем, генеральша Махрушина отыскала бы ее сразу и вернула обратно
Когда Нюта просила неоднократно отпустить ее в сельские учительницы, в сестры, или на фельдшерские курсы, tante Sophie приходила в ужас, кричала на нее, плакала, впадала в истерику и упрекала Нюту в неблагодарности, говоря, что она таким поступком опозорит ее, Жении и весь дом.
И Нюта терпела, терпела, ожидая подходящего случая, чтобы уйти. Слишком прочно запали в ее душу добрые семена, посеянные с детства ее матерью и бабушкой, чтобы она могла отрешиться от своей заманчивой и прекрасной цели—посвятить себя всю какому-нибудь большому, самоотверженному делу, как это сделала ее мать. И она решилась.
Случай представился.
Марина Трудова, единственная приятельница Нюты, из знакомых генеральши Махрушиной, с которой она сумела сойтись, как раз в это время бросала курсы и уезжала на родину в деревню, к больному отцу-помещику, нуждавшемуся в тщательном за собою уходе. И Марина, зная заветные мечты Нюты и ее горячее желание поступить в сестры милосердия, предложила ей обменяться паспортами потихоньку от всех.
— Если вы не можете поступить в сестры милосердия под вашею фамилиею, возьмите на время мою. Назовитесь Мариной Трудовой. Это так просто. А чтобы не было сомнения, я вам передам мой паспорт. Вот вы и поступите в общину под моим именем, привыкнете, подучитесь. Мне паспорт совершенно не нужен в нашей глуши, где и становой-то по два раза в год; едва бывает. Да я возьму ваш, на всякий случай, в дорогу… Это даст вам возможность достигнуть вашей цели… Ведь никто же не узнает… А станете сестрой милосердия — милости прошу к нам. У нас в тридцати верстах есть село с больницей. Вы сначала к нам, а там мы с папочкой вас в больницу и пристроим. Разумеется, под вашим настоящим именем. Не правда ли, хорошо придумано, милая Нюта?
Но Нютина совесть говорила иное… Все было далеко не так хорошо, как это рисовала ей беспечная Марина. Пахло преступлением, подлогом, обманом, за который строго карает закон. Но выбора другого не было. И невольно приходилось принять опасный совет Марины…
Долго не могла уснуть в эту ночь Нюта. А когда, наконец, желанный сон сомкнул отяжелевшие веки, черный гнетущий кошмар чудовищным рядом видений опутал ослабевшее существо девушки, давя, терзая ее во сне. Чудились страшные сумбурные вещи. Какие-то огромные не то комнаты, не то катакомбы, по ним скользили серые призраки в белых косынках и, жутко лязгая зубами, что-то шипели, как змеи.
Ольга Павловна Шубина в одежде полицейского чина шла к ней и издали кричала:
— Где ваш паспорт, Анна Вербина? Где ваши документы? Подайте их сюда! Сию же минуту сюда!..
И чудовища шипели снова:
«Она не Трудова, нет, нет! А за это мы ее разорвем на части».
И с диким воплем и, скрежетом они ринулись на нее.
Обливаясь потом, с замершим на губах криком, Нюта проснулась.
В комнату пробирался промозглый, хмурый рассвет, уродливого осеннего утра. В головах Нюты, сладко и громко похрапывая, спала Кононова, раскинув вдоль кровати свои широкие рабочие мозолистые руки.
Против нее, через комнату, лежала и, казалось, дремала бледная Юматова. Густая черная коса молодой женщины свесилась до полу. Она дышала трепетно и нервно. Посреди комнаты стояла Розочка в коротенькой нижней юбочке, делавшей ее похожей на подростка. Обычно розовое личико ее было сейчас бледно. Глаза, не то рассеянно, не то задумчиво, вперились в угол комнаты, где у группы иконок-складней теплилась розовая лампада.
Услыша, что Нюта шевелится на своей постели, хрустя пружинами матраца, она улыбнулась ей нехотя бледной улыбкой и кивнула головой.
— Что вы так рано? Спите. Еще шесть часов только. Вас разбудят ровно через час.
— Не спится… И сон ужасный видела… Ну, что ваша больная? Сестра Есипова, кажется? — внезапно вспомнив, спросила Нюта.
Розочка отвела глаза от Нюты. По ее красивому личику пробежала тень… Губы дрогнули… Она опустила голову на грудь и тихо, чуть слышно, прошептала:
— Сегодня… в четыре утра… сестра Наташа Есипова скончалась… Ужасно!.. Ужасно!..
И закрыв лицо своими детскими ручонками, как сноп упала на постель…
ГЛАВА VII
Новенькую сестру Трудову зовут в амбулаторию внутреннего приема, на помощь сестрам Клементьевой, Кононовой и Двоепольской, — услышала Нюта звонкий голос позади себя.
Она живо обернулась. Перед нею стояла плотная широкоплечая сестра с простоватым некрасивым лицом и пухлыми щеками.
— Я—Снуркова, познакомимся, — наскоро пророннла она. — Вот вам халат. Надевайте поверх платья… Эх, беда, вы еще не в казенном платье, — досадлпво иоморщилась она.
— Еще не сшито, — как бы извиняясь, смущенно произнесла Нюта.
— Ну, это неважно. Но вот что: у вас суконное платье. Жаль. Не гигиенично. К шерсти-то пристает скорее всякая зараза, грязь. Впрочем на нет и суда нет. Давайте я застегну вам халат сзади, сестрица. Да косынку повяжите, не то от шубы нашей… тьфу, я хотела сказать от Ольги Павловны… как раз влетит.
Сестра вспыхнула, улыбнулась и показала прекрасные белые крупные миндалины зубов. Эта улыбка сразу скрасила и смягчила непривлекательную внешность Снурковой.
— Ну, идемте… Да вы завтракали? — спохватившись спросила она.
— Да.
Нюта вспомнила, как она, ссылаясь на отсутствие аппетита, отказалась только что от нескольких горячих картофелин с маслом и селедкой, которые подавались за столом в 12 часов, к немалому неудовольствию сестры-экономки, проворчавшей что-то о французской кухне и поварах.
В полутемном амбулаторном коридоре сестра наскоро забрасывала шагавшую подле нее Нюту отрывистыми фразами.
— Ната Есипова умерла… Слышали?.. Славная была девушка… сердечная… Заразилась от тифозного больного… Бог знает, зачем судьбе понадобилась эта смерть… Ее вся община любила… Как Розочку… Милая девушка… И что мы теперь Бельской скажем… Не уберегли Наташи. Эх!..