Сестра моей невесты
Шрифт:
Тот, кто не хочет уходить после случайной встречи.
И я это чувствую, сильное влечение, вижу в его взгляде и от этого мне еще больнее. Когда-нибудь я выйду замуж за милого парня, рожу ему двоих замечательных ребятишек, и сквозь пелену лет, буду вспоминать эту дикую историю, в которой влюбилась в жениха своей сестры.
— Он сейчас где-нибудь с рыженькой кошечкой зависает, а мы тут лазим по грядкам как придурки, — переступает через промерзшую грядку Арсений, подавая мне руку. — Кстати, какого он цвета?
— Понятия не имею. Вроде бы серый.
— Отлично, мы ищем кота непонятного цвета. А ты
Я хватаюсь за его ладонь, едва не поскользнувшись.
— У нее их четыре, — чувствую горячую руку, что прикасается к моей спине ложится на мою спину, придерживая.
Вроде бы ничего такого, но я ощущаю сладкое тепло, перерастающее в огненные потоки. Мне надо срочно найти первого попавшегося кота и уехать отсюда к чертовой матери.
С неба падают редкие снежинки, резные хлопья игриво ложатся на его волнистые волосы, и я не могу сдержаться, несколько мгновений любуюсь моей красивой «бедой». И я знаю, что под этой курткой и джинсами тело, состоящее из сплошных мышц и сухожилий, а еще золотистая кожа, обалденная на ощупь. Я таких мужчин не встречала и никогда уже не встречу. Воровато отвожу глаза, когда Арсений замечает, что я его рассматриваю.
Но он не отступает, молча обходит меня по кругу, разглядывая. Его взгляд бесцеремонный и требовательный. Я хочу возмутиться, но не могу, язык будто прилип к небу. Только кругом голова, и я задыхаюсь, мне его не хватало эти бесконечные четырнадцать дней. Есть тысячи причин, мы не должны даже подходить друг к другу. Но я не могу бежать. Сжимаю ладони, давлю в себе боль, меня будто вкопали в эту кучу земли посреди дачного участка. Идиотские чувства рвутся на свободу. Надо бороться с собой, выстроить стену. Когда-нибудь эти ощущения рядом с ним остынут, и он меня отпустит.
Все что нужно — это разлепить предательские губы и наговорить ему гадостей, разозлить, заставить огрызаться, как в машине, продолжить эту детсадовскую игру, тогда он перестанет так смотреть.
Только почему тысячу раз в секунду бешено бьется сердце?
Я успеваю лишь ахнуть, когда Арсений делает ко мне уверенный шаг и, рывком запуская руку мне в волосы, тянет, заставляя откинуть голову.
Вот и все. Его губы касаются моих губ, и теперь внутри вскипает такое пламя и жар, что сердце мгновенно разрывает на части. Арсений вкладывает в свой поцелуй столько нежности и страсти одновременно, крепко обнимая и прижимая к себе широко раскрытой на спине ладонью, хочется, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался. Именно таким я всегда представляла себе настоящий мужской поцелуй. И когда вот так неожиданно — это почти секс… Это лучше, чем секс.
Бесстыжие движения языка уничтожают меня, по телу бежит мелкая дрожь. Его запах дурманит. Я слишком остро ощущаю его силу, горячее мужское тело и взгляд… Ну за что мне это, Господи? Я уже не чувствую под собой земли.
Почему все так получилось? Кто меня проклял? Почему мне так трудно сопротивляться ему? Откуда столько чувств? Но я должна быть сильной. Бесконечная боль и стыд перед сестрой сводят с ума. Я лучше буду одна.
Оттолкнув его, бегу по тропинке, хотя понятия не имею, куда она ведет.
— Отстань от меня! Что тебе от меня надо? Пошел вон!
Оборачиваюсь, а Арсений грустно усмехается и
Снег здесь выпадает крайне редко, поэтому чувствуя вкус снежинок и его поцелуя, я ощущаю, как схожу с ума, повторяя одно и то же:
— Прочь! Найди другую…
Он рассматривает мое лицо, улыбается, проводит ладонью по щеке и губам.
— Не хочу другую. Мне нравишься ты.
Глава 30
Арсений
На этот раз я раздеваю Василису медленно, наслаждаясь процессом. Она дрожит, но позволяет себя укладывать на старую железную кровать с пружинами. В комнате, кроме скрипучей лежанки — комод, дубовый стол и шкаф, напоминающий склеп. Обесчестить дачный домик пенсионерки с котами — это лучшее, что можно было придумать. Но мы с Василисой тянемся друг к другу, пребывая в полнейшей прострации.
Здесь довольно прохладно, но целуя женские плечи и ключицы, я понимаю, что дрожит она вовсе не от холода.
— Давай, просто расскажем ей о нас, и тебе станет легче, — провожу языком по шее, вдыхая аромат шоколада. — Да, ситуация некрасивая, ей будет непросто это принять, но в жизни всякое бывает.
Медленно тяну собачку «молнии» её кофты вниз, открывая доступ к женской груди.
— Нет, — качает головой Вася, отрицая. — Да и рассказывать собственно нечего. Ты наиграешься со мной, как было с ней, а я ее добью окончательно подобной новостью.
Я на секунду останавливаюсь, разглядывая красивое, взволнованное лицо. Наиграюсь? Забуду? Что-то анализировать сейчас сложно, но я знаю одно, что эти две недели жил, словно в пустой оболочке. И никак не понимал почему. Все было не так, будто на груди кто-то сидел, мешая вздохнуть свободно. Вроде бы все нормально и жизнь течет своим чередом, никто не умер, а словно шнур выдернули, и комната погрузилась в сумрак. И не темно, так чтобы глаз выколи, и толком ничего не видно — ползают тени размазанные по стенам. И причину я не видел, кричал на «Пушкареву», гонял официанток. А виновница вот она — лежит сейчас подо мной, глазищами своими огромными и красивыми хлопает, и угрызениями совести мучается.
Понимаю ее и одновременно не хочу понимать. Я эгоист по натуре, мне хорошо от каждого прикосновения к ее коже и лишать себя удовольствия, я не желаю. Прикусываю аккуратный подбородок, вылизываю ушную раковину, нависая над ней. Почувствовал ее запах и вкус, и в одно мгновение словно опьянел: мысли бешено кувыркаются в голове, совсем ничего не соображаю.
— Я так хочу тебя, что сейчас просто сдохну, если не получу.
— Это в последний раз! — вздрагивает Вася, когда я добираюсь до её сосков, покусывая.
Смотрит на меня с нежностью.
— Ты взрослый человек и имеешь право на счастье.
— Это счастье с душком, — касается моего лица Вася.
— Ну что за мысли, Василиса?
Она ничего не отвечает, потому что я кладу её руку на свой эрогированный член, и Василиса сжимает меня, массируя и поглаживая. Удовольствие кажется еще слаще от мысли, что это делает именно она.
— Большой, — констатирует, скользя пальцами по моей плоти.
— Нравится?
— Нет, — отвечает быстро и решительно.