Сестра морского льва
Шрифт:
Бич запропал, Алька все звала его, и ее голос далеко и звонко разносился в тишине подступающего вечера. А потом вдруг откуда-то появился заблудший пес. Он так разогнался, что пронесся мимо, и, чтобы затормозить, растопырил лапы, плюхнулся в песок. Поднялся столб пыли. Встряхнувшись, отчего уши его мотнулись, как две тряпки, Бич чихнул. Вся его морда с сырым бугорком носа, на котором виднелась свежая царапина, выражала полную преданность Альке и Волкову.
— Бич, в бухту Песчанку, за рыбой пойдем? — спросила девочка. — Ты же любишь путешествовать, да?
Пес отрывисто,
— Алька?! Ты приехала? — послышался голос из форточки одного из последних домов. — Тесто я поставила, посиди, пока сбегаю в магазин, а?
— Занята я сегодня, — ответила девочка, прыгая на одной ноге. — Ко мне мой друг приехал… Ой, глядите-ка, Волк: Толик наш!
Разбитой походкой навстречу им брел Толик. Все его лицо было в обильных потеках пота, очки сидели криво и блестели тускло; в бороде застряли сухие травинки.
— Убегла, — мрачно сказал он, не дожидаясь расспросов. — Кросс мне, гада, устроила. Ну ничего-о! Я ее поймаю, гаду, я ей устрою кросс. Кха! Бич, ты куда потащился?
Пес сделал вид, что не расслышал вопроса, а Толик помахал кулаком в сторону горы. Там, почти у вершины, стояла лошадь. Видимо, наверху дул сильный ветер, потому что пушистый хвост лошади и грива мотались из стороны в сторону. И это было красиво.
— …Ну вот, привезли к нам на остров гусей. Домашних. То-лстых, сердитых таких. Чтобы, значит, гусиное хозяйство тут развести. А они: га-га-га, пошли к бухте покупаться. Ну влезли в воду, плещутся. А петом взяли да и поплыли в океан. Ну пока мы за лодками кидались, от них и след простыл, уплыли. Может, сейчас к тропикам подплывают?.. Ужас!
Тараторя без умолку, то убегая вперед, то бросаясь в сторону за каким-то цветочком, то отставая, Алька рассказывала Волкову разные островные новости. Улыбаясь, попыхивая трубкой, он шел за девочкой.
— Ну ведь правда у нас красиво? Правда?
Теплый ветер дул, прокатывался по холмам, и высокая трава, то опадая, то поднимаясь, колыхалась. Катились и катились зеленые, в желтой пене цветов волны, похожие на зыбь южных широт Атлантики. Горы и трава; и еще лошадь. Будто догоняя их, лошадь скакала с противоположного склона в долину. Трава скрывала ноги, и казалось, будто лошадь плыла в зеленых океанских волнах.
— Красиво, правда же? Поглядите, сколько цветов! Один ученый был у нас и говорил, что нигде больше не видел таких желтых-прежелтых цветов.
— Рододендроны, — сказал Волков. — Кажется, так называются эти цветы, а?
— Ха-ха. Родо-до-дододендроны! — засмеялась девочка. — Да это же самая настоящая кашкара. Цветки лета. Если зацвела кашкара — ура, лето пришло. Что, вы не верите, что это кашкара? Не верите?
— Ну почему же не верю?
— А вы знаете, что мы из них новогодние елки делаем? Да-да-да! Елок-то у нас нет, а кашкар всю зиму под снегом зеленая, — торопливо говорила Алька, идя перед Волковым спиной вперед. — Ну вот. Берем мы палочку, а к палочке во-от такие проволочки прикручиваем, а к проволочкам — стебельки кашкары. И так красиво получается. А однажды Лена самую настоящую елку привезла. Мохнатенькую, колюченькую, душистую-предушистую. И я все время ее нюхала: даже ночью встану, пойду и нюхаю-нюхаю-нюхаю… Ужас как та елочка вкусно пахла.
— Ну а как Лена? Елена Владимировна, как она поживает?
— А чего ей не поживать, когда она самая-самая красивая на всех островах? И самая смелая! Она даже одного браконьера задержала; он стал в нее стрелять, а она в него. Ка-ак выстрелит, да прямо в карабин. Тот так и вылетел из рук браконьера.
— Ого, какая она, — сказал Волков и хотел спросить у девочки, а что за семья у Лены, замужем ли она. Но промолчал. Собственно говоря, какая разница. Замужем, конечно. И ребятишки, наверно, есть, и вот такие уже взрослые, как Алька.
Отчего-то стало немного грустно, и он вздохнул, нахмурился, но тут же улыбнулся, подумав: будь счастлива, Лена, интересно, кто у тебя — мальчишка, девчонка? Позади раздался шорох, и Волков обернулся: одинокая лошадь стояла за его спиной, моргала добрыми глазами.
— Соня, Со-онюшка, ах ты моя хорошая, скучно тебе, да? — запела Алька, подбегая к ней. Она вынула из карманов куртки два куска хлеба с вдавленными в мякоть крупными сверкающими, как кристаллы кварца, зернами соли. Один кусок отдала лошади, второй протянула Волкову. Тот положил его на ладонь, протянул, и лошадь осторожно взяла хлеб мягкими и теплыми губами. Алька, гладя ее по ноздрям, рассказывала:
— Бедная, бедная лошадь. Пароход придет, а она выйдет на мыс и глядит, глядит, глядит. Может, ждет, что еще какая другая лошадь приедет? Но ведь лошади не путешествуют! И однажды ей стало так скучно, что лошадь взяла поплыла к острову Беринга. Ведь там много лошадей. Да-да-да! Взяла и поплыла. Ну она, правда, недалеко уплыла, вернулась… Со-оня. Пойдешь с нами? Покатаешь меня, да?
Странный булькающий звук разнесся над долиной. Волков осмотрелся и увидел, что навстречу им летел большой и черный, как сажа, ворон.
— Ворон, здравству-уй! — крикнула Алька. — Мы идем к тебе в гости! Можно, да? — Ворон пролетел над ними, булькающий звук будто потек, разлился по долине. — Быть хорошей погоде еще дня три, — сказала Алька радостно. — Этот старый-престарый ворон все-все знает! И когда наступает хорошая погода, он летит к поселку и сообщает об этом. Верите?
— Верю, — сказал Волков, провожая взглядом старую птицу. — Алька, у тебя язык еще не устал? Ну скажи, как тебя зовут в школе? Болтушкой, да?
— И нет, и нет, и нет! — затрещала девочка.
— А как?
— Люриком, вот как!
— Что это — люрик?
— Послушайте, неужели вы не знаете? Да что же вы тогда вообще знаете? Люрик — я! Соня, Соня, погоди… Ла-ла-ла-ла-лаа-ааа!
Лошадь поскакала вниз, к океану. Алька побежала рядом, вцепилась руками в гриву и, подпрыгнув, легла на лошадь животом поперек, а потом, перекинув ногу, села. Бич, сорвавшись с места, с радостным лаем метнулся за ними следом, тропинка была узкая, и он вначале бежал позади лошади, а потом рыскнул, врезался торпедой в заросли травы и, пробив в ней брешь, обогнал лошадь.