Сестра моя Ольга

Комарова Ирина Михайловна

– К маме!

Сестричка растерянно посмотрела на них, повторила странным голосом:

– К Лавровой? – и добавила, сверившись с лежащим перед ней списком: – К Ольге Васильевне?

– Ну да, – подтвердила Наташа, все еще улыбаясь.

Сестричка вскочила, засуетилась:

– Вы сюда пройдите, пожалуйста, прямо по коридору, я вас провожу, здесь не далеко…

Бросив свой пост у дверей, она повела их по длинному извилистому коридору, сворачивая то направо, то налево. У Наташи еще мелькнула мысль, что обратно она, так просто, без провожатого,

не выберется. Сестричка открыла дверь с табличкой «Заведующий хирургическим отделением»:

– Николай Геннадьевич, родственники Лавровой пришли.

Собственно, что было потом, она тоже плохо помнит. Помнит, что никак не могла поверить, что твердила про какую-то чудовищную ошибку, ведь врач вчера твердо обещал ей: «Все будет хорошо». Помнит притихшую, испуганную Дашку, прижимающуюся к ней, помнит свои нелепые слова: «Но Оля никак не могла умереть, у нее же ребенок маленький, дочка!» Потом, наверное, у нее началась истерика, потому что в кабинете сразу стало очень многолюдно, кто-то торопливо и бессвязно утешал ее, кто-то совал мерзко пахнущие капли, кто-то пытался забрать у нее Дашку…

Надо же, она так давно не плакала, а тут – слезы в три ручья. Почему вдруг? Потому, что снова, так ясно вспомнила тот день? Или потому, что вовсе не Игорь, а этот незнакомый, посторонний, по сути человек, столько лет приносит Оле цветы? Наташа вытерла мокрые щеки и спросила сердито:

– Вы что, всех своих пациентов на кладбище посещаете?

Получилось грубо, но он не обиделся. Наоборот, воспринял ее слова, как приглашение к беседе.

– Нет, конечно. К счастью, в этом нет необходимости. Вы можете не поверить, но я хороший хирург.

– К счастью… Хотите сказать, что Оля – единственная, кому так не повезло?

– Нет, конечно, – повторил Артемьев. Не спрашивая разрешения, он сел на лавочку рядом с Наташей. Снова опустил голову и, уставившись на пожухшую траву у себя под ногами, продолжил: – Я, действительно, хороший хирург, но не Господь Бог. И мне приходилось терять больных, но не так… И потом, ваша сестра была у меня первой.

– А что значит: «не так»? – спросила Наташа.

– Не так, – врач по-прежнему не смотрел на нее. – А что это значит, я пытаюсь понять уже больше десяти лет. Молодой, здоровый организм, прекрасное сердце… Было внутренне кровотечение, но «скорая» привезла ее очень быстро и операция прошла нормально. Из наркоза ваша сестра вышла без проблем, я поговорил с ней…

– Вы говорили с Олей! – перебила его Наташа. Тогда, двенадцать лет назад, она решила, что Оля умерла, так и не проснувшись после операции. Наташа не могла объяснить, почему это оказалось вдруг так важно, но то, что этот человек был последним, с кем разговаривала сестра перед смертью, сразу изменило ее отношение к нему. – О чем?

– О многом. О жизни вообще и о жизни в частности. Она рассказывала мне про себя, про дочку. Про свою младшую сестру, – Артемьев повернул голову к Наташе и улыбнулся.

«У него хорошая улыбка, – машинально отметила она, – ему идет улыбаться». А вслух спросила:

– Но если все было так хорошо, почему же Оля умерла?

– Не знаю, – он помрачнел. – Это не должно было случиться, никак не должно! То есть, никаких видимых причин: просто сердце остановилось! Знаете, я ведь до сих пор храню копию ее истории болезни. Там целая папка документов – мои объяснения, протоколы, независимая экспертиза… иногда достаю, снова начинаю разбирать. И все равно, ничего не понимаю, – он сжал пальцы правой руки и резко стукнул кулаком по левой ладони. – Она должна была выжить!

– Как это все… – Наташа не договорила. Вздохнула тяжело и поднялась с лавочки. – Извините, но мне надо здесь закончить.

– Можно я вам помогу? – неожиданно спросил Артемьев.

– Чем?

– Н-не знаю.

– Ничего-то вы не знаете, – покачала она головой. – Вот, возьмите перчатки. Можете убрать сорняки.

Пока Наташа мыла памятник, он, присев на корточки, тщательно выполол все сорняки и отнес их на кучу мусора у забора. Потом подождал, пока она разложит свои цветы (не поднимая головы, Наташа отодвинула от края его розы, смешала со своими – крупными садовыми ромашками), стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу. Когда она полила остатками воды траву и собрала тряпки и пустые бутылки в пакет, спросил неуверенно:

– Извините, вы на автобусе приехали?

– Да, – вопрос ее удивил. – А что, это имеет какое-нибудь значение?

– Не то чтобы… просто я на машине и если вы не против… вы позволите довезти вас до города?

Наташа заколебалась. С одной стороны – с детства, еще родителями внушенное правило: не садись к незнакомому человеку в машину! С другой стороны – вроде бы этот, как его… ах да, Артемьев, Андрей Константинович, не такой уж и незнакомый. Можно даже сказать, что они знакомы двенадцать лет. И так не хочется снова трястись в автобусе! Пожалуй, придется рискнуть.

– Это было бы прекрасно, – улыбнулась она.

– Тогда давайте, я схожу, мусор выкину и поедем.

Он забрал пакет и неторопливо двинулся в сторону забора, а Наташа снова присела на лавочку, рассеянно глядя на памятник, на фотографию сестры, на цветы. Когда Артемьев вернулся и деликатно остановился чуть в стороне, она спросила:

– А почему именно розы?

– Что? – немного растерялся он.

– Я спрашиваю, почему вы всегда приносили именно розы? – Наташа встала и подошла к нему. – Да еще такие, темно-красные?

– А-а. Ольга мне тогда сказала, что ей нравятся темно-красные розы, – Артемьев оглянулся на могилу и, казалось, только сейчас обратил внимание, что Наташа принесла ромашки. – Понимаете, мы с ней тогда долго разговаривали, о многом. И она сказала, что такие ей дарил любимый человек. А я пообещал, что когда буду выписывать ее, тоже принесу букет… Я сделал что-то не так?

– Нет, – Наташа сощурила глаза и посмотрела на небо. – Как раз вы, все сделали так, как надо. И простите, что нахамила, это я от неожиданности. Где, вы говорите, ваша машина?