Сестра моя — смерть
Шрифт:
Не закончив танца, Лена вдруг резко остановилась, схватившись за правую лодыжку и села прямо на пол, напротив перевернутого распятия. Она пристально смотрела на него, а потом начала смеяться неживым смехом. Надежде стало неуютно. Сделав над собой усилие, она подошла к Лене, но когда заглянула в безумные глаза, ей стало по-настоящему страшно.
Лена все смотрела на распятие и смеялась.
«Как бы не сошла она совсем с катушек, — опасливо думала Надежда, — черт бы побрал этих сатанистов».
Она усмехнулась невольному каламбуру.
Лена
— Ну знаете! — вскинулась было Надежда, но Лена вдруг успокоилась, удивленно оглядываясь.
Алексей быстро нашел какую-то точку у нее на затылке, и Лена обмякла у него в руках.
Опять они все втроем втиснулись в маленькую каморку. Лену уложили на кровать, и Надежда шепотом поведала о происшедшем.
— Что за самодеятельность с телефоном! — вскипел он.
— А вы мне не указ! — огрызнулась Надежда. — Я на вас не работаю.
Лена открыла глаза и задержала их на Алексее — он был без маски. Обычное лицо с жесткими, резко очерченными скулами. Почему он снял маску? Ах да, ведь она же теперь никто, ее просто нет, так что можно не прятать лицо.
— Выпейте воды, — предложила Надежда. — И давайте-ка спокойно во всем разберемся.
Лена с ненавистью посмотрела на Алексея и отвернулась.
— Поверьте нам, Лена, если вы, конечно, Лена, — мягко добавила Надежда, — для вас лучше рассказать подробно обо всем, тогда Алексей попробует вам помочь.
Она тут же пожалела, что упомянула Алексея, потому что Лена вздрогнула и зарылась лицом в подушку.
— Так все-таки скажите нам, кто вы и кем приходитесь Никите Шувалову?
— Никем, — процедила Лена.
После обморока прошло ужасное чувство, которое одолело ее при разговоре с матерью, вернее, не с матерью, а с женщиной, которую она считала матерью. Тогда наступил шок.
Она никто, у нее нет ни одного близкого человека во всем свете. Она не приезжала в Петербург к матери и сестре, у нее нет матери.
Вернее, это у матери нет ее, Лены, и никогда не было. Скорей всего, она давно уже сошла с ума, сидит в психушке и бредит о похищении, подземном ходе и странном человеке в маске, который пришел к ней ночью, занимался любовью и запрещал открывать глаза, чтобы она не увидела его лица.
Боль в ноге несколько ее отрезвила, боль была привычная, Лена ощутила боль и осознала себя в чужом доме перед перевернутым распятием. Вот так и ее жизнь оказалась перевернутой. Только пощечина Алексея помогла ей прийти в чувство.
— Ну-ну, — сказал Алексей, — давай-ка рассказывай, но без вранья. Кто такая, откуда взялась?
И Лена рассказала, сухо без подробностей, только факты, стараясь не глядеть в его недоверчиво прищуренные глаза. Надежда же, наоборот, слушала ее спокойно, ничему не удивляясь.
— Ну, что не сказала им сразу, кто такая, это ты правильно сделала. А вообще, на
— На сестру. — Лена опустила голову.
— М-да-а, — вздохнула Надежда, — очевидно, твоя жизнь отказалась для них настолько не важной, что они решили пожертвовать тобой, что называется, не глядя.
— А вы что, верите во всю эту невероятную историю? — удивился Алексей.
— Если у меня база террористов чуть ли не в собственном огороде, как вы недавно изволили выразиться, то почему бы мне не поверить в историю о двух очень похожих родных сестрах? Ничего в этом такого, необыкновенного нет.
— Только не говорите, что раньше обо всем догадались! — нахмурился Алексей.
— Были у меня сомнения, хотя вы бы к ним все равно не прислушались. Я, конечно, в высшем обществе не вращаюсь, но у тебя, Лена, повадки женщины небогатой.
— Из чего же вы сделали такой вывод? — усмехнулся Алексей.
— Мужчине это объяснить трудно, но я попробую. Для примера, вот в праздник идут себе по улице муж с женой, нарядные, все как полагается. Так сразу же ведь можно отличить, всегда ли муж такой аккуратный, сам за собой следит, или только сегодня жена его отмыла, приодела, причесала и ведет в гости. Так и с тобой: вроде бы дорого одета, а нет в тебе такой.., уверенности, что ли, какую богатство дает.
— — Понимаю, — улыбнулась Лена, — а с чего ей быть-то…
— Потом, когда я узнала, что мать твоя тут живет и что сама ты якобы тут родилась…
— Но это правда, я действительно тут родилась, только в три года меня увезли!
— Вот-вот. Все дело в твоей речи. Ты уж извини, но мы, коренные петербуржцы, в этом отношении ужасные снобы. И человека, который не в Петербурге вырос, сразу по разговору отличим. Мы считаем, что наша речь самая чистая, самая правильная, хотя раньше официально считалось, что московское произношение самое верное. И дикторы всегда говорили, как в Москве. Теперь-то, разумеется, за этим не следят и по телевизору иногда такое скажут, что уши в трубочку заворачиваются, ну да ладно. А мы хоть и привыкли уже говорить по-московски «што» вместо «что» и «конешно» вместо «конечно», но все еще упорно говорим «булочная», как пишется. А у меня вообще ухо к таким вещам очень чувствительное, родители были филологи. А дальше я тебя уже просто проверяла. Ни один человек, выросший в Петербурге, не может не знать район Пяти углов.
Улица Разъезжая действительно там рядом, но Расстанная совсем не там, а ближе к Купчино.
Но к тому времени я и так была уверена, что ты говоришь не правду.
— Однако. — В голосе Алексея сквозило нечто, похожее на уважение. — А где вы взяли телефон?
— Там, в амбаре. Как думаете, они не успели нас выследить?
— По одному звонку вряд ли, — отмахнулся он, а Надежда не стала ему говорить, что звонила еще несколько раз.
— У них сейчас забот хватает. Надо же властям как-то объяснять про взрыв, и к тому же у них ничего не осталось, только люди, а их надо одевать, вооружать, кормить, наконец.