Сестра
Шрифт:
— а креститесь вы все двумя перстами?
— Кто так, а кто и тремя, — Васька еще раз хлюпнул носом, достал платок и утер его. — Царевич тут никого не учит. Говорит, что у кажного… каждого… свой путь к Богу.
У мужика стало удивленное лицо, и Васька на миг задумался — правильно ли он об этом говорит. Но тем не менее.
— и не заставляют вас ересь никонианскую слушать?
Васька даже задумался, что это за ересь. Он-то от раскола был так же далек, как лягушка от квантовой химии — к чему ему? Но потом понял.
— Царевич добрый. У нас никого не заставляют, мы сами учимся.
— а ты хочешь воином стать?
Васька пожал плечами. С некоторых пор, он отчетливо понимал, что ему интереснее не война, а учеба. Вот книжки — это да, это интересно… языки, опять же, иноземные, ему легко даются, но покамест ему ничего другого не предлагали — значит, будем служить. Опять же, казаки всю жизнь воюют — и не жалуются, а ему и вовсе грех ругаться. Чай, не под забором зимой подыхать, а честно голову за Русь — матушку сложить.
Протопоп еще долго расспрашивал Ваську то об одном, то о другом, потом Васька узнал что он и к другим мальчишкам так же подходил. Молчал, слушал…
А чего ему надо?
Зачем надо?
Бог его знает! Лично у Васьки были дела и поинтереснее, чем думать, что там у кого в голове варится! Вот математика — это даааа….. сила!
Вторая беседа с протопопом состоялась еще через неделю — и к ней готовились уже и Алексей и Ванечка. Софья решила, что лучше пустить в атаку обоих мальчишек — и все это время вкладывала им в голову свое видение ситуации. Но мальчишки ее радовали. Они развлекались, но проглядывало в них что-то такое, уже не совсем детское. Софья размышляла над этим какое-то время, а потом поняла, как одним прыжком в ледяную воду.
В двадцать первом веке хватает тех, кто взрослеет рано. Но хватает и тех, кто вообще не взрослеет. Создали родители тепличные условия чадушку, а потом удивляются — а чего это оно такое тупое да инфантильное выросло? Сплошные пьянки — гулянки на уме! А вот потому и…
Чего ему думать головой, когда за него все уже и подумали, и решили, и сделали и коврик подстелили? Не понимают родители простой истины — они не вечны, а коврик рано или поздно свернут.
Вот она и совершила эту ошибку. Но сейчас она сделает все, чтобы ее не повторить. Здесь же дети взрослеют быстрее, плюс ее воспитание и настройки, да и не так много от них потребуется — должно получиться. Софья наблюдала за бродящим по школе протопопом, который выглядел откровенно ушибленным и не пытался что-то обличать и воевать — и откровенно усмехалась. Она надавила на нужные клавиши. Умен мужик, что есть — то есть. И вечный бунтарь, знает она эту породу. Танки бы делать из этих людей — в мире не будет державы сильней. Увы, до технологии танков еще лет двести пятьдесят грести лапками. И помочь ей в этом должен как раз протопоп. Софья отлично знала, куда его надо приспособить.
Во — первых, у нее тут шляется иностранный засланец. Неважно, что он монах и поэт, говорят, такими делами и Шекспир не брезговал. А значит — с ним надо бороться.
Во — вторых, вспоминая лирический пример попа Гапона… Софья собиралась ввести новую касту — армейские священники. А почему — нет? Безусловно, они ходят в походы, но сейчас — по призванию души, а вот если по работе?
Почему бы не попробовать?
Аввакум — человек идеи, если он начнет что-то делать — он всю душу в это вложит. А вот уговорить его делать — ее задача.
А еще…
Он отличный мужик, но подпускать его к высшим эшелонам власти нельзя. Никак. Вопрос в том, что раскол Софью никак не устраивал.
Она сильно подозревала, что Богу параллельно, как к нему обращаются, но если уж люди из-за этого собачатся, грех не воспользоваться в своих интересах, верно?
Если найти нечто среднее… Никон, как Софья уже поняла, перекроил все под греческий канон. А надо ли нам туда? И кто канон-то кроил? Поименно перечислить?
Один грек Арсений, который шлялся то в Польше, то еще где и в том числе успел принять и мусульманство — чего стоил! С чего бы товарищу так воспылать к Руси, чтобы тут все правильно и чинно делать? Как Аввакума ни ругай, но он-то за Русь душой болеет. А за кого грек? Ох, не по Сеньке шапку дали! А Никон уперся бараном. Вопрос — что там направили-то? Не надо ли товарищам сделать карательную работу над ошибками?
Кто там еще?
Епифаний Славинецкий — клинический грекофил и человек отрешенный от мирского, Арсений Сатановский, который по — гречески и алфавита-то не знал, Данила Птицын — вообще величина неизвестная. Ну и итог?
Нельзя, нельзя подпускать таких отрешенных товарищей писать законы и правила. Жить-то им среди людей! И людям жить по их законам. А что там сказано про бумаги и овраги?
От благих намерений такого наворотят, что хоть в тот овраг головой кидайся…
Одним словом, Софья не одобряла — и понимала, что если они не хотят раскола, то уже им с Алексеем что-то надо делать, а то как же? И поэтому им нужны сторонники в обоих враждующих лагерях. Нечего русским между собой грызться, внешних врагов хоть ложкой ешь!
И она не давила на Аввакума, она жала — и была вознаграждена. Когда протопоп пришел опять в кабинет к царевичу, выглядел он задумчивым, а это при его нраве и характере было серьезно. Не обличать рвется — понять и подумать.
— Поздорову ли, государь царевич? Ванюша?
Да, Ваня тоже был в кабинете, хотя в разговор и не лез, стоял за креслом.
— Благодарствую, все благополучно. А ты как, Аввакум Петрович? Как жена, детки?
— Благодарствую, Анастасия Марковна здорова, дети так же…
— старший твой интересовался, нельзя ли ему вместе с остальными, — вставил свое Иван. — Но государь царевич покамест ответил, что во всем твоя воля.
Это было чистой правдой. Интересовался Иван у одного из казаков, но тот сказал сначала поговорить с отцом, а уж потом.
— Благодарствую.
Разговор затих. Алексей молчал, ожидая. Сейчас давить было нельзя, пусть сам раскроется. Хотя не так уж много было путей, которыми мог пойти разговор.
— Государь царевич, походил я по школе, с людьми поговорил… уж не прогневайся? Вопрос задать хочу… зачем тебе это все?