Сестрёнка Месть

1

Людей в возрасте я недолюбливал,

«Бориска! Тьфу-ты ну-ты, сопли гнуты…»

…тоже меня презирали.

«Бориска, слышь? – сипло прокричал Лев Николаевич по общей связи. – Тьфу-ты ну-ты, всё за вас я должен делать?»

Я стоял в коридоре у двери капитанской рубки. Нет уж, на такое презрительное обращение не буду отвечать! Пусть обращается по всей форме.

«Где ты, сопляк? Тоже мне капитан».

– Чего вам, мосье старший механик? – строго сказал я и вошёл в рубку.

– Старший? А есть младшие? Слышь, Бориска…

– Для вас я не Бориска, а «мосье капитан Борис Муссенар».

Лев Николаевич затряс косматой головой. Слипшиеся от древности белые волосы торчали на его голове, как лепестки взорвавшейся топливной цистерны:

– Хучь шеф-обер-мусье-капитан! Твой папаша не платит мне столько, чтобы я ещё субординацию разыгрывал. Для меня вы оба – сопляки.

Я взмахнул рукой, прерывая поток его слов:

– Докладывайте.

Лев Николаевич постучал пальцем по зелёному гелиографному экрану:

– Краем глаза заметил, как что-то мелькнуло меж контейнеров.

Я всмотрелся в мерцающий экран:

– Это камера трюмовой гондолы…

Лев Николаевич засипел:

– У тебя одна камера на борту, мусье Сопляк. Точно говорю, бегает там кто-то. Это, видать, брюхоног залез при погрузке.

– Откуда на авиодроме брюхоногам взяться?

– Поживи с моё, не будешь задавать тупые вопросы. Короче, оберь-мусье-унтер-шеф-капитан, надо выгнать тварь. Груз попортит. Отец тебе башку свинтит.

– Спасибо, что довели до сведения высшего командного состава. Я приму безотлагательные меры.

Старик остановил на мне взгляд. Его жёлтые, прокопчённые жизнью глаза утопали в морщинистых веках:

– Без-от-ла… чё?

Лев Николаевич рассмеялся. Я покраснел – кажись, перегнул я с официозом.

Скрывая досаду, посмотрел в лобовое стекло. Внизу проплывали жёлтые холмы Ферранской провинции, на которых чернели пятна горных выработок. За горизонтом дымил Ферранский Заводской Комплекс. Все промышленные провинции выглядели одинаково гадко.

– Когда пройдём границу с Арелем, отключите автопилот, – приказал я Льву Николаевичу. – Вручную возьмите на два деления на северо-восток. У Ферранских холмов слишком сильный ветер.

– Летали, знаем. Без сопливых.

– Покуда нет отца, я капитан. Я отдаю приказы.

– Тьфу, на тебя. – И дед стал крутить руль и дёргать переключатели, половина из которых не работала с первого раза. Приходилось дёргать их дважды.

Я отошёл от лобового стекла и раскрыл ржавую дверцу углового шкафчика. Достал ружьё. То самое, что давало осечку чаще, чем стреляло. Другого оружия у нас не было.

Проверил патронную капсулу: десять выстрелов. Надеюсь, хотя бы один из них сработает.

2

Спустившись по лестнице, я отодвинул дверь трюмовой гондолы.

В сумрак уходили стенки контейнеров с маркировкой владельцев. Из разбитых иллюминаторов тянул ветер, и врывались клочья облаков. Эх, когда же мы накопим денег на починку стёкол? Просил же Льва Николаевича хотя бы фанерой забить. Старый бездельник.

В проходе меж контейнерами послышался шорох. Держа ружьё на сгибе локтя, я шагнул вперёд. Ожидал, что проскочит тень животного, и я выстрелю. Ну, если повезёт и не будет осечки.

Я и папа уже не первый год перевозим грузы на аэронефе. Но ещё не разу брюхоноги не забирались в трюм. Хотя такие случаи не редкость, если верить старикам, которых я презирал.

Брюхоноги не столько опасные, сколько противные существа. Они способны жрать всё что угодно, хоть полиэтилен. Чего не сожрут, то понадкусывают. И неважно, что ты везёшь, овцебыков на случку или партию б/у электроники из Конурского Ханаата, – брюхоног везде оставит свой след.

На человека они нападали редко. Хотя в Санитарном Домене, рассказывал папаша, голодные брюхоноги сбивались в стаи и атаковали даже отряды выживанцев. Но обычно твари предпочитали грызться друг с другом или жевать полиэтилен на помойках.

Пока я размышлял, не поврежу ли контейнеры стрельбой, как шорох раздался позади меня. По железному полу гондолы стукнули… каблуки?

Я резко развернулся – в щель меж контейнерами с мебелью и резиновыми тапочками спешно протискивалась девушка. Я так перепугался, что дёрнул курок. Раздался звонкий щелчок осечки.

Девушка закричала одновременно со щелчком:

– Не стреляй!

Потом обернулась ко мне и выставила грязные ладошки перед собой. Дальше произошло невообразимое. Вместо того чтобы объяснить своё присутствие в трюме моего аэронефа, нарушительница замахала кулачками, наступая на меня:

– Ты дурак? Я же просила не стрелять! Чё, тупой вообще?

– Я же не выстрелил!

– Ага, я же слышала. Маньяк, придурок, имбециль!

– Молчать! – стукнул я прикладом ружья по полу. – Ты кто такая? Имею право тебя застрелить да выкинуть за борт.

Девушка моментально успокоилась. А я заметил наконец, что у неё красивое, хоть и чумазое личико. По грязным щекам побежали слёзы, прочерчивая дорожки к подбородку:

– Я всё объясню. Меня зовут Марин… Фамилию пока что скрою…

«Тьфу-ты ну-ты, – харкнул динамик общей связи. – Бориска, чего так долго? Брюхоног тебя задрал, мосье капитан?»

– Капитан? – изумилась Марин. И уважительно добавила: – Такой молодой.

Не слушая протестов незаконной пассажирки, я загнал её в подсобное помещение, где хранились инструменты, которыми лентяй Лев Николаевич никогда не пользовался.

– Не могу тебя оставить в трюме, – пояснил я.

– Не говори никому, что я тут.

– Почему?

– Я расскажу, но это долго. Ты готов слушать?