Сестры печали
Шрифт:
– Ты слишком часто меняешь свои показания! – изображаю голосом укор. Получается, на мой взгляд, отвратительно.
– Моя стихия слишком переменчива, будущее, трансформируясь в настоящее, постоянно находится в движении.
– Ты… – с трудом подбираю правильное слово. – Непостижима для меня.
Атя вздыхает:
– Я и для себя непостижима… Вам пора уходить, Кло закончила куклы.
– Я хочу остаться с тобой, – еще одна глупая фраза.
– Если ты остановишься, то перестанешь идти к будущему,
Не понимаю, но верю. Как же трудно существовать за пределами логики, но ни с чем не сравнимая легкость в сердце искупает все.
– Я смогу вернуться сюда на обратном пути?
– Будущее – это билет в один конец.
На этом наш разговор заканчивается, в комнату заглядывает Кло и торопит меня:
– Все готово, вы должны уходить.
Две новых куклы висят над столом, где мы вчера (или сотню лет назад?!) ужинали. Они тряпичные и довольно безыскусные. Неужели Кло трудилась над этими детскими поделками всю ночь? Высокая кукла с белизной в коротких волосах изображает меня, другая по всем признакам копирует или пародирует Сумасшедшего Люка.
Атя сгребает наших тряпичных клонов в охапку и ловко лезет на стол (у нее красивые ноги…). Нам предстоит повешенье под потолком. Там уже полно других экспонатов «современного искусства», но как ни силюсь, не могу рассмотреть хоть что-нибудь. В глазах начинает болезненно рябить, и я возвращаюсь к ножкам Ати. Она тянется вверх, отчего ее коротенькое платьице задирается до совершенно нестерпимых высот.
Нельзя так откровенно пялиться, но… Да, что тут оправдываться, красота пленит мужчин и грех рваться из этого плена!
Когда наши фигурки повисают на нитях и начинают неспешное вращение вокруг своей оси, замечаю за спинами кукол небольшие мешочки. Небольшие, но явно тяжелые.
Бремя прошлого, кажется, так выразилась Атя?
– Милая Атя, ты пожалела для нас ниток? – Куклы висят под самым потолком, удерживающие в воздухе нити до странного коротки.
– Бывает, что длинные нити рвутся сами по себе, не дожидаясь моих ножниц, – девушка сидит на столе, легкомысленно болтая изящными ножками.
Ножки и ножницы – случайно ли эти слова так похожи?
– Я покормила вашего зверя, – Кло пробуждает во мне стыд – я начисто забыл о верной Броньке! Вот ведь редкостный гормональный кретин!
Остается только поблагодарить заботливую толстуху. Неужели краснею? Да нет, полнейшая ерунда, просто отчего-то невыносимо горят щеки.
Прощание не затягивается. Никаких «до встречи», «еще увидимся», «милости просим», только категорическое «прощайте». Я настаиваю, пожимая хрупкую руку Ати, – «До свидания». Она мотает головой – какие у нее чудесные золотистые волосы! – «прощай».
Мне не за что прощать тебя, странная девушка со странным именем. Живущая в странном месте… Не оборачиваясь, машу рукой, не буду плодить плохие приметы, и без того нить, отмеренная мне Атей, слишком коротка…
Зверь, даже если и таил обиду на своего забывчивого «оператора», завидев нас (нет, меня!), нетерпеливо топчется на одном месте. Будь он маленьким песиком, обязательно бы прыгал от нетерпения и крутил крохотным, смешным хвостиком. А ты прости меня, верный динозавр, я слишком эгоистичен и для друга, и для хозяина.
Занимаю уже привычное место в палатке. Зулук устраивается рядом. Мы молчим, мысли наши еще не здесь. Вернувшись на Фарватер, дружно стягиваем противогазы со светофильтрами, хочется дышать полной грудью, срочно нужен воздух, чтобы охладить голову, привести мозги в порядок.
– Знаешь, кто это был?
Я не ожидал, что Зулук первым нарушит тишину, он казался слишком погруженным в себя. Мотаю головой.
– Ты глупее, чем окажешься. Но это даже хорошо, сумасшедший и умственно отсталый замечательно дополнят друг друга в долгом пути.
Не реагирую, нет ни сил, ни желания. Если он хотел задеть меня, то попытка не засчитана. Словесная пуля уходит в молоко.
– Меня сбило имя Скульд, Атя назвалась им в начале. Я долго вспоминал, еще дольше соображал… Тупняк мучает не только тебя… Так звали одну из норн в скандинавских мифах.
– Норны? Мне это ничего не говорит.
– Не сомневаюсь, – маркиз врет, мое незнание выводит его из себя. Плевать. – Скандинавские норны – заимствование из греческой мифологии. В оригинале были мойры! Про них, надеюсь, слышал?
Норны, мойры, мифология – я далек от бессмысленных для выживания материй. А может, и правда отупел.
Шизоид вскипает, ему с трудом удается сдерживать себя. Я же хочу треснуть кого-нибудь по остроносой роже – не со зла, разрядки и воспитания ради. Умники – они такие занудные.
– Три мойры, три богини судьбы: Клото, Лахезис и Атропос. Ничего не напоминает?
Атя, тебе определенно не везет с именами…
– Мы заночевали у древнегреческих мойр? В гостях у страшной сказки? Ты – настоящий псих.
Зул игнорирует меня:
– Клото – прядущая нить. Настоящее. Лахезис – определяющая длину нити. Прошлое. Атропос – неотвратимая, перерезающая нить. Будущее!
– Ты знаешь, мой умалишенный друг, я верю в оживших динозавров по кличке Зверь, верю в Пояс Щорса, верю в Хозяйку Медной горы, но в богинь, переехавших в Пермятчину на ПМЖ, – не очень. Урал слишком суров для изнеженных хорошим климатом Олимпийцев… К тому же куклы – это уже из культа вуду. Вуду-мойры – слишком сложно для такого тупого существа, как я.