Сестры
Шрифт:
Леон достал из ящика письменного стола кожаную папку, о которой говорила его мать. Пожелтевшая плотная бумага вытерлась на сгибах, но это был подлинный диплом Гренобльского университета. Вторая бумага, заботливо обернутая в тетрадный лист, оказалась метрикой о рождении Антонины Печенкиной. Свидетельство о ее смерти было написано от руки на обыкновенном листе бумаги и заверено печатью городской больницы. Леон сложил документы в пластиковую папку, положил туда же открытку из музея, на которой был портрет прабабки и набрал номер телефона офиса Дохлого.
Павел Дохлов сидел, развалившись, в кресле и вертел в руках остро заточенный карандаш. Уверенно, словно это был его кабинет, Леон подошел к низкому диванчику и сел на него, закинув ногу за ногу.
– Что хотел? Никак деньги нашел?
Дохлый прекрасно знал, как провел сегодня день его однокашник. Он приставил к нему охрану не столько из – за боязни, что Леон смоется из города,
Собственно, по большому счету, денег Сергеев ему не должен но, главное, он об этом не догадывается. Для него Пашка пострадавшая сторона. Последнее время друг детства ходит совсем пришибленный. Дохлому доложили, что его мать попала в больницу. Пашка самолично навестил главного врача и выяснил, что нужно, чтобы облегчить страдания бывшей учительницы. Он не забыл, с каким терпением она сидела с ним, пытаясь обучить его французскому языку. И ведь научила. Пашка до сих пор может сложить несколько иностранных фраз. Деньги на обезболивающие лекарства, а это единственное, что нужно было умирающей женщине, поступали в больницу регулярно.
– Я хочу предложить тебе выгодное дело, которое позволит мне с тобой рассчитаться в полном объеме, даже со всеми набежавшими процентами.
– Ты, помнится, уже предлагал мне одно выгодное дельце.
– Ты можешь меня выслушать?
– Ну, слушаю.
– Я сегодня случайно узнал о своем происхождении. Я – правнук одного из самых богатых людей нашего города Печенкина Афанасия Михайловича.
– Пашка от души рассмеялся.
– Ты бы придумал что-нибудь пооригинальней, например, назвался бы сыном турецкого паши!
– Ты выслушай меня, да, а потом будешь ржать.
Дохлый, по мере того, как рассказ Леона обрастал все большими подробностями, все внимательней прислушивался. В этой истории что – то было, нюх на деньги у Дохлого был просто феноменальным.
– И что ты мне предлагаешь?
– Финансируй мои поиски и получишь две трети того, что я выручу от продажи безделушек.
– А где твой браслет?
– Я заложил его, чтобы отдать тебе проценты.
Леон достал из кейса документы и открытку с портретом прабабки и протянул Дохлому. Тот внимательно рассмотрел украшения на красавице и небрежно кинул картинку на стол.
– Это кто?
– Моя прабабка.
Достав из ящика стола пачку денег, Дохлый щелчком пододвинул ее к Леону.
– Иди, выкупи побрякушку и принеси мне, после этого я решу, стоит ли овчинка выделки.
Леон вышел от Дохлого и облегченно вздохнул. Жадность друга детства, на которую он рассчитывал, повернула ситуацию в его, Леона, сторону. Завещание прадеда Леон показывать этому придурку не собирался. Наверняка Дохлый призовет ювелира, чтобы оценить камушки и тот скажет ему, что может стоить весь рубиновый гарнитур целиком. И это будет все, что положено знать бывшему другу. С остальным наследством Леон разберется сам, главное, не выпускать дело из своих рук.
Глава 6
2004 г.
– Галочка, иди, отопри ворота, Ляля приехала.
Валентина Николаевна вытерла руки мохнатым полотенцем и прикрыла крышкой закипевшую картошку. Въезд на дачный участок был виден только из маленького оконца на кухне.
Двенадцать лет назад, когда Головановы – младшие были еще крохами, этот заброшенный кусок чьих – то владений достался им практически даром. Вся усадьба, на которой росли вековые дубы и всегда пахнущие смолой сосны, принадлежала местному художнику и по– совместительству учителю рисования деревенской школы. Жил он бобылем, в бревенчатом доме с мансардой и верандой. Дом окружал некогда великолепный цветник, но художнику было лень каждый год высаживать цветы, и, теперь, из земли торчали только пожухлые стебли. Валентина Николаевна с зятем и дочерью ездили по окрестным деревенькам в поисках места для летнего отдыха. Дом приворожил их сразу. Словно «зомби» они потянулись гуськом по узкой дорожке в глубину «сада», где за мольбертом рисовал художник. Долго уламывать хозяина не пришлось, он не только согласился пустить к себе на постой все семейство, но и сам предложил купить у него участок. Цену он назвал смешную, только попросил помочь перевезти вещи в деревню. Он и сам толком не знал, где границы его владений и они ориентировались по старым полусгнившим столбам, оставшимся от забора. Все устроилось как нельзя лучше, быстро и к радости обеих сторон. В начале июня Голованов перевез художника с его скарбом в деревню, там жила вдовушка, с которой этот крепенький старичок собирался коротать оставшуюся жизнь. Глобальный ремонт они даже и не затевали, в доме всем нашлось место, а «детская», с огромным окном почти во всю стену, привела малышей в восторг. Валентина Николаевна первым делом очистила от сорняков место под огород и посадила цветы в палисаднике. Они не спилили ни одного деревца, не выкопали ни одного кустика, решив, что пары яблонь и вишневого дерева вполне хватит для «фруктового сада». Малина и крыжовник дико кустились вдоль бывшего забора, образуя живую изгородь. Голованов не имел «золотых рук» и, поэтому, и через двенадцать лет дача оставалась все такой же «непричесанной». Правда, забор он поставил, наняв для этого мужиков из деревни.
Машины, одна за другой въехали во двор. Из зеленого джипа, больше похожего на танк, вылез молодой мужчина с абсолютно лысым черепом и щегольскими очечками на носу. Аккуратно придерживая заднюю дверцу, он подал руку рыжеволосой девушке.
– Маргоша, умница моя, как хорошо, что ты приехала.
Галина поцеловала племянницу в веснушчатую щеку. Лялькина дочь была ее любимицей, она даже простила ей «выход» за этого бритого бензоколонщика, владельца каких – то там топливных заправок и цистерн для перевозки «горючки». Лялькин зять вызывал у нее стойкое неприятие своим внешним видом и, самое главное, способом зарабатывания денег. Галина считала его недалеким и простым «как три рубля», хотя Григорий закончил математическую школу с медалью и Технический Университет с красным дипломом. Впрочем, будучи воспитанной матерью в терпимости к ближнему, нелюбовь свою к Маргошиному мужу никак не проявляла и улыбалась волне искренне.
– Юра, неси кастрюлю с мясом к мангалу, а то мои мужики голодные, торопили меня, собраться толком не дали, чтобы побыстрее мяска поесть.
– А тебе, сестренка, лишь бы им живот набить. Соколову твоему уже давно пора на диету садиться, «авторитет» нарастил, просто неприлично!
– Пошути у меня, я тебе шашлычка не дам, не дождешься! – Лялькин муж, сдвинув брови «домиком», грозно посмотрел на Галину.
Валентина Николаевна с удовольствием прислушивалась к этой веселой перепалке. Больше всего она любила, когда у них на даче съезжались «дети». В последнее время это случалось не так часто. Что – то происходило в семье у Ляли, но та молчала, а Валентина Николаевна не расспрашивала.
С тех пор, как вернулась из «изгнания» ее сестра Анна, Лялька словно жила двойной жизнью. Дома, при бабушке и матери, которые практически не общались друг с другом, Ляля выполняла обязанности послушной дочери и внучки. Валентина Николаевна наблюдала за Лялькой, у которой отняли детство, наполненное искренней любовью отца и няни, с болью и жалостью. В глазах тринадцатилетнего ребенка была такая взрослая мудрость, что это пугало тетушку. После смерти няни Нюши, Ляля словно осиротела окончательно. Она стала чаще приходить к Валентине Николаевне и старалась подольше у нее задержаться. Она помогала делать уроки Галине, ходила в магазин за продуктами и обязательно оставалась «на чаепитие». То, что ей просто не хотелось идти домой, Валентина Николаевна поняла сразу. Но Лялька никогда не жаловалась. Поведение сестры Анны, которая просто не замечала переживаний дочери, возмущало Валентину до глубины души. В очередной раз устраивая свою личную жизнь, она просто не обращала внимания на девочку. В конце концов Анна переехала к своему новому «мужу», позабыв на время и о Ляльке и о немолодых родителях. Лялька осталась одна, когда ей исполнилось восемнадцать лет. Один за другим умерли ее бабушка и дед. Но долго жить одной ей не пришлось. Анна, налюбившись, вернулась домой, к дочери.