Сестры
Шрифт:
* * *
Нинка воротилась в Москву. Виделись с нею. Много рассказывала о своей работе с пионерами.
* * *
(Почерк Нинки.) - Октябрь, морозистый и звонкий... А в душе совсем не звонко. Все, что есть во мне так наз. пролетарского, все это - начало, чуждое мне. В этом я убедилась. Потому-то мне и скверно так сегодня, потому-то так нелепы были сегодняшние мои поступки. Все мысли мои о том, что я стала "настоящей" комсомолкой,- буза. Та же внешность - кожаная куртка и красная косынка, не хватает стриженых косм и папироски в зубах. Но этого не будет, хотя могло быть легко. Но не сейчас. Ша! Довольно подделок,- сказала я себе.
* * *
(Почерк
* * *
(Почерк Нинки.) - Минутное настроение. Мне тогда было очень тяжело.
* * *
(Почерк Лельки.) - Пишу после почти двухмесячного перерыва. Многое было, но не стоит записывать.
Вчера вечером произошел очень нервный и очень тяжелый разговор с Володькой.
Нет, Володька, брось! То, что между нами было,- это не любовь. Это так у меня было - интерес к никогда еще не испытанному, тоска по настоящей любви.
То кровь кипит, то сил избыток.
Повторю еще раз: по-настоящему я полюблю только парня-рабочего, настоящего, пролетария по духу и по крови.
И он - плакал! Какой странный и неприятный вид, когда плачет мужчина! Он мне орошал руки своими слезами, целовал руки, как барышням целовали в дореволюционные времена, так что они стали совсем мокрые.
Я засмеялась.
– Чего ты?
– Никогда до сих пор не видала, как плачут взрослые мужчины. Смешно.
И стала вытирать руки носовым платком.
Он вскочил. Быстро надел пальто. Стало стыдно. Я, как стояла к нему спиной, так подалась, откинула голову и с ласковым призывом подставила ему под губы лоб. Но он положил мне сзади руки на плечи и, задыхаясь, прошептал на ухо:
О, не бойтесь я не нищий!
Спрячьте ваше подаянье!
И выбежал.
Стыдно черт те как.
* * *
Нет, все-таки - не по мне он. Размазня, интеллигент. Вспомню, как он плакал,- становится презрительно-жалко.
И вообще мне со студентами-интеллигентами как-то тесно, душно. С пролетариями вольнее.
* * *
(Почерк Нинки.) - На трамвае неожиданно встретилась с Басей Броннер. Не видела ее с тех пор, как кончили с нею семилетку. Жизнь у ней была очень тяжелая: пятнадцати лет ушла от родителей-торговцев, нуждалась, очень голодала, с трудом кончила семилетку. А теперь, оказывается, она работает простой работницей, галошницей, на резиновом заводе "Красный витязь" [6], за Сокольниками. Мне она очень понравилась. Обязательно возобновлю с нею знакомство.
* * *
Была у Баси в селе Борогодском. Хоть это вовсе не село, а та же Москва, только дома поменьше и пореже. И в середине дымит огромный завод резиновый. Бася меня водила и все показывала. Решено: завязываю с нею очень близкое знакомство. Она мне сильно нравится. Ушла в самую гущу пролетариата и насквозь пропиталась его духом. Работницы другие ей говорят:
– Ну, ты - интеллигентка. Разве ты с нами долго станешь работать? Пришла, чтобы в вуз поступить или выдвинуться по партийной линии.
Но она им хочет показать на деле, что и интеллигенты умеют быть настоящим пролетариатом, а не для карьеры идут на фабрики и заводы.
* * *
(Почерк Лельки.) - Володьку не видела больше месяца, даже не знаю, где он. Говорят, уехал куда-то. Как-то не хватает мне чего-то без него. Ну, к черту! Буза!
Я прочла сегодня в одной книжке: "Большевизм по заслугам славится своею стройною законченностью и монолитностью в области мировоззрения". И стало
* * *
(Почерк Нинки.) - Ого, Лелька! Как еще нам много приходится друг с другом знакомиться!
* * *
(Почерк Лельки.) - Вдруг в театре Революции встретилась с Володькой. Он, как будто ничего не было,- быстро подошел ко мне, улыбается. Я не успела собою овладеть и радостно вспыхнула, сама не пойму отчего.
Ходили с ним по фойе. Верно! Он уезжал. В Ленинград. И только что воротился. Ездил туда с Иван Ивановичем Скворцовым-Степановым [7], редактором "Известий",- их несколько ребят с ним поехало. Скворцова туда послал ЦК новым редактором "Ленинградской правды" и вообще возглавить борьбу с троцкизмом, который там очень силен.
Мы даже забыли про спектакль. Пропустили целое действие. Ходили по фойе с притушенным электричеством, и он рассказывал, как их враждебно встретили наборщики "Ленинградской правды", как являлись депутации от заводов и требовали напечатания оппозиционных резолюций. Положение часто бывало аховое. Путиловцы бузили самым непозволительным образом. Весело было глядеть на Ивана Ивановича. Смеется, потирает руки. Большой, жизнерадостный, с громово смеющимся голосом. "Нет,- говорит,- положительно, я по природе - авантюрист! Вот это дело по мне! Это борьба! А сидеть в Москве, строчить газетные статейки..." Рассказывал Володька, как они все со Скворцовым-Степановым двинулись на завод, как рассыпались по цехам, как под крики и свистки выступали перед рабочими и добились полного перелома настроения.
Повеяло от Володьки как будто запахом пороха. Свежим воздухом пахнуло, борьбою, движением. Скучно вдруг как-то и серо показалось здесь, у нас.
Но вы, товарищ,- почему вы так вспыхнули, когда его неожиданно увидели? Нужно будет зазвать его к себе, вообще дать понять, что мне приятно его видеть.
* * *
(Почерк Нинки,) - Это мы пишем вместе, потому что сегодня мы очень полюбили друг друга и сблизились. И расшибли стену, которая была между нами. Вот как это случилось.
Вечером ездили на Брянский вокзал[8] провожать наших ребят, командированных на работу в деревне. Ждали отхода поезда с час. Дурака валяли, лимонадом обливались, вообще было очень весело. Назад вместе шли пешком вдвоем. Перешли Дорогомиловский мост [9], налево гранитная лестница с чугунными перилами - вверх, на Варгунихину горку, к раскольничьей церкви.
Мы взбежали по лестнице. Нинка из нас остановилась на верхней ступеньке, а Лелька двумя ступеньками ниже. Смотрели сверху на замерзшую реку в темноте, на мост, как красноглазые трамваи бежали под голубым электрическим светом. И очень обеим было весело. Вдруг у Нинки сделались наглые глаза (Лелька требует поправить: "озорные",- ну ладно) - сделались озорные глаза, и она говорит:
– Тебе нравится все время стоять на одной ступеньке?
Лелька замолчала и долго пристально смотрела на Нинку, а Нинка задком галоши била по стенке ступени, смотрела Лельке в глаза и потом прибавила: