Сеть для игрушек
Шрифт:
От идеи подзакусить в кафе напротив приходится отказаться, и подходящее место я нахожу только на Двадцатой улице. Сажусь у самого окна, чтобы созерцать сквозь поляризованное стекло, пропускающее лучи света только в одну сторону – снаружи вовнутрь, окрестный пейзаж.
Официант приносит мне аппетитный бифштекс и виски со льдом, причем первый же проверочный глоток показывает, что последнего в стакане больше, чем первого. И почему у них здесь такое отвратительное спиртное? Может быть, основатели города внушают населению подсознательное отвращение к любому алкогольному напитку?
Кафе находится на улице, полностью отданной во власть пешеходов,
Но мысли мои в этот момент – отнюдь не о том, кто как одевается и кто что несет. Жуя бифштекс, я все пытаюсь найти ответ на один подленький вопросик: каким образом Шлемисту и его людям удалось так быстро выйти на меня? У меня нет ни тени сомнений в том, что убийство в подземном переходе не несло никакой тактической выгоды геймерам. Они наверняка прекрасно знали, кто он такой. И все-таки они убили его. Зачем? Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это? Или чтобы дать мне понять, что я у них на мушке, и в следующий раз наступит моя очередь?..
Но, если учесть вчерашнее, напрашивается вывод о том, что засекли они меня еще с вокзала. А это означает, что либо у них хорошо налажены разведка и информационное взаимодействие, либо… Нет, вот этого я допустить никак не могу, потому что тогда все летит к чертям, и мне останется только заказывать гроб и место на кладбище в родном городе…
И все-таки, хоть я и отгоняю скверные мысли прочь, холодок ползет у меня по спине в этот жаркий день.
Одно мне ясно: «светиться» дальше перед геймерами нет смысла, этот пункт программы можно сворачивать и переходить к следующему этапу незримых боевых действий.
Глава 6
Я знал, что не бывает белокурых негров. Однако чернокожий тип, который стоял ко мне спиной, имел прекрасные вьющиеся белокурые волосы. Было странно смотреть, как он тщательно расчесывает волосы то на одну сторону, то на другую, наблюдая за результатом своих стараний в большое туманное зеркало. Потом он внезапно обернулся – и у меня перехватило дыхание. Это был не кто иной, как Слан, и я только сейчас догадался, что он вовсе не был убит в моей квартире, а просто притворился мертвым, чтобы таким образом обвести вокруг пальца тех, кто его преследовал. Но голос у Слана оказался женским. Он подмигнул мне и спросил: «Что, глазам своим не веришь, Рик?». Я вежливо промолчал. Он опять посмотрел на себя в зеркало, кокетливо наклонив голову набок, и философски заметил: «Если не верить своим глазам, то чему еще можно верить в этом мире?»…
В этот момент я проснулся.
– Уже два часа.
Я осторожно выглянул из-под липкой простыни, втайне надеясь, что продолжаю спать. Как ни странно, это была реальность. Девушка сидела на полу рядом с окном, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. На ее плечи почему-то была наброшена моя рубашка.
Ее зовутРола, вспомнил я.
– Два часа, – повторила она, не глядя на меня. – В смысле – четырнадцать ноль-ноль.
Стараясь двигаться так, чтобы не расплескать налитую ртутью голову, я откинул простыню и осторожно принял сидячее положение.
– А день какой? – спросил я.
– Сегодняшний, – усмехнулась она. – Может быть, тебе еще месяц и год подсказать?
К горлу подкатил тугой комок, я обессиленно рухнул обратно на подушку и тупо уставился на ее ноги. Они были длинными и загорелыми.
– Почему ты бьешь баклуши? – после паузы спросила она.
Я не помнил, каким образом подцепил ее вчера. Судя по обстановке, мы находились в какой-то дешевой ночлежке.
– Просто я – кустарь-одиночка. – Я, кряхтя, оторвал свое измученное тело от продавленного ложа и направил его туда, где должен был быть санузел.
– Я изготавливаю баклуши любого размера и на любой вкус, – продолжал я, уже выйдя из ванной, где по-мазохистски подержал голову под струей ледяной воды (сразу полегчало!). – По тридцать восемь штук в день.
– Тогда ты должен мне показать самые лучшие образцы, – с серьезным видом сказала Рола, и ее ответ пришелся мне по душе.
Позже, когда мы уже сидели на террасе кафе на Тридцать Пятой улице, она призналась:
– Знаешь, в детстве я хотела стать колдуньей. Я изобретала волшебные заклинания, которые должны были заставить людей слушаться меня. Текст заклинаний был оригинальным. Я залезала в домашнюю аптечку, брала оттуда лекарства и выписывала их названия. Между прочим, совсем недурно звучало… Например: «Сульфадимезини колдтрексно эффералгань аспиринус»…
Рола положила ноги на сиденье свободного стула, оперлась локтем о столик и принялась накручивать на палец прядь своих длинных каштановых волос. Кроме нас в кафе сидели толстяк с сухой, как вобла, женщиной и две старые девы-близняшки. Они то и дело бросали на нас косые взгляды, а когда Рола приняла непринужденную позу, «вобла» громко фыркнула с осуждением.
– А кем хотел быть ты? – спросила Рола.
– Никем, – почему-то соврал я.
– Значит, космонавтом, – вздохнула Рола. – Или моряком. Ну, признайся!..
Я улыбнулся и отпил кофе.
– Ты наверняка был избалованным мальчиком, – продолжала Рола. – Я представляю, как тебя спрашивали взрослые: кого ты больше любишь, крошка – маму или папу? А ты, наверное, отвечал: больше всего я люблю мороженое!..
– На самом деле, – сказал я, – я хотел быть всеми. Моряком, шахматистом, шофером, писателем, футболистом, музыкантом, космонавтом – это само собой – и кинозвездой…
– А кем стал? – осведомилась Рола.
– Никем, – повторил я. – Наверное, мне всегда хотелось, чтобы на меня обратили внимание. Я не был баловнем, но, возвращаясь домой после ожесточенной футбольной битвы, я невольно начинал хромать. Мне это казалось признаком мужественности. Теперь-то я понимаю, что мне просто хотелось, чтобы люди спрашивали у меня: что это у тебя с ногой, малыш, а я бы небрежно им отвечал: так, пустяки, небольшой закрытый переломчик… Хочешь еще сэндвич? – Она отрицательно покачала головой. – А кофе?