Сеть

Щеголев Александр Геннадьевич

Вот и выходит на поверку, что на самом деле и киберпанки, и любое другое современное направление, хоть пресловутый «турбореализм» — не самодостаточные явления, не нечто, доселе небывалое, а вполне естественный и закономерный этап общего литературного процесса. А речи и манифесты, провозглашающие то «новую волну» в американской НФ, то «четвертое поколение» в российской нужны лишь для самоутверждения, ибо никакой декларации независимости писателя от литературной преемственности в природе не может быть.

Зато не только может — обязан! — проявиться у каждого нового литературного (и вообще) поколения свой собственный взгляд на мир. И надо признать, Тюрин со Щеголевым таким взглядом обладают.

Правда, отчетливо апокалиптическим. И это отнюдь не удивительно —

авторы умны, более чем достаточно умны, чтобы не относить Золотой Век в прошлое, как повелось это по крайней мере с античных времен; не пытаться углядеть «мир на земле и в человецех благоволение» в «России, которую мы потеряли». Им прекрасно ведомы все бесперспективность и безысходность руссоистских утопий и луддитских войн. Ждать же Золотого Века от грядущего им не позволяют ни исторический опыт, ни писательская совесть. Одна из повестей Тюрина не случайно весьма красноречиво озаглавлена «Каменный век». Из каменного века мы пришли — и в каменный век уходим. Из эпохи, когда голый и беззащитный примат раскраивал булыжником череп соседу, добывая таким образом самое доступное мясо, — в каменный век каменных душ. Приглядитесь — и без особого труда вы обнаружите это мировосприятие во всех произведениях, составивших этот сборник. Особенно ярко проступает оно в повестях «В мире животного» и «Сумерки».

Об этой последней хочется поговорить особо.

По крайней мере два литературных поколения отечественных фантастов — и то, к которому принадлежу я, и следующее, представленное авторами этой книги, — жили под знаком Стругацких, испытывали на себе их влияние. К членам семинара Бориса Стругацкого это относится вдвойне. И потому вполне естественно, что в «Сумерках» слышатся отзвуки как минимум двух повестей Стругацких — «Гадких лебедей» и «Парня из преисподней». Подчеркиваю — я говорю вовсе не о подражании. Это, пользуясь азимовской метафорой, «отражения в отражениях отражений». У Щеголева (как и у Тюрина) уже выработался собственный стиль, свой язык, оригинальный подход к решению творческих задач. О них нужно говорить как о последователях и продолжателях, но ни в коем случае не как об эпигонах. Однако сопоставление показательно.

Мокрецы Стругацких по определению не способны на расчетливость, трусость и предательство, вполне естественные для миссионеров Щеголева с их не подлежащей сомнению шкалой ценностей. Ставя жирный крест на нашем современном (но не вообще человеческом) обществе, Стругацкие оставляли все-таки выход — пусть даже скорее символический; они возлагали надежду на следующие поколения, которые сумеют все же создать свой, непохожий, даже неприемлемый для нас, но добрый к ним самим мир. И у Щеголева есть на это намек — но только намек. Пустой. Его миссионер тоже хочет работать с «детским сырьем» (формулировочка-то, а?). Но это — лишь исполненная безнадежности отсылка к Гаммельнскому крысолову, к Пестрому флейтисту, чья песнь — и забывать об этом нельзя — обернулась Крестовым походом детей.

Взгляд Тюрина со Щеголевым на мир хирургически безжалостен, причем это безжалостность не столько хирурга, сколько прозектора. Но идет это не от равнодушия. Скорее — от безжалостности молодости, что рождается в детстве и созревает в тот момент на грани отрочества и юности, когда человек осознает свою конечность и смертность. У людей, достаточно умных (обо всех прочих — иной, особый разговор), она начинает проходить тогда, когда они сталкиваются с такой же, но уже против их мира и ценностей обращенной безжалостностью следующего поколения, поколения их детей. Вот тогда-то ум начинает обращаться мудростью, имманентно подразумевающей гораздо более глубинное понимание.

Однако при всей безысходности Тюринско-Щеголевской фантастики ее отличает одно качество, позволяющее читать их книги, не испытывая при этом желания пойти и пристрелить слишком талантливых авторов или немедленно утопиться самому. Я имею в виду пронизывающую их прозу иронию.

«В свидетели и судьи дайте людям иронию и сострадание», — мудрость подсказала Анатолю Франсу эти так полюбившиеся

впоследствии Хемингуэю слова. Всякий писатель — свидетель и судья по определению. Но лишь немногие из них наделены обоими названными качествами. У Тюрина и Щеголева пока что несомненно и ярко проявилось лишь первое. Говорю «пока что», ибо и к Франсу его формулировка не в молодости пришла. А значит, у наших сегодняшних героев еще многое впереди.

Давайте ждать.

А. Тюрин, А. Щеголев Сеть (историческая драма)

«Истинные бедствия рождаются из страха перед мнимыми»

(Сказано)

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ ПОЛЬЗОВАТЕЛЮ:

Дорогой друг!

Не кажется ли тебе, что наш разговор относится к разряду чудес?

Ты улыбаешься. Конечно, вопрос может показаться лишенным смысла, вроде случайного словообразования в канале связи. Но не торопись отключиться! Успеешь еще пообщаться с токийским логическим Монстром или вызвать знаменитое программ-привидение из спутникового «эфира». Лучше представь себе — ты сгорбился над листом тусклой бумаги и пытаешься разобраться в диком нагромождении тысяч и тысяч мелких букв. Да, да, никакой тебе ритмической строки, никаких плывущих картинок! И звукового подсказчика нет в помине. Наоборот — слепит лампа, спина затекает, начинает болеть голова, буковки скачут перед глазами, как букашки… Похоже на дурной сон, правда?

Увы, этот дурной сон длился столетиями. Но настало время, когда человечество пробудилось! В нашей стране пробуждение было внезапным: всего за один год мы выпрыгнули из информационного средневековья и заняли передовые позиции в компьютеризации общества. А в чем-то оказались далеко впереди всех. В начале Новой эры у нас была создана самая мощная в мире вычислительная сеть — по количеству абонентов, по масштабам задействованных технических средств, по глобальности математических моделей. Многократно выросло качество труда программистов. И не потому, что программисты стали многократно умнее, а просто они узнали наконец, что делают их товарищи на соседнем предприятии или, скажем, на Камчатке. Начали стремительно развиваться доселе невиданные программы, и самые яркие из них — «дублеры», которые тогда были всего лишь комплексами моделей для выработки советов по широкому кругу вопросов производственной деятельности.

И Запад, и Восток ахнули. Железной рукой Россия была компьютеризирована. Этой железной рукой стала специально созданная организация — Главное Сетевое Управление, сокращенно ГСУ, возглавили которую энергичные смелые руководители. (К твоему сведению, нынешнее Высшее Сетевое Управление, — наша вездесущая няня, — есть не что иное, как прямой наследник ГСУ).

Именно так, дорогой друг, и была создана благодатная почва для тех самых «чудес», которыми ты пользуешься сегодня без особых раздумий. Но, как это ни удивительно, находились люди, встававшие на пути прогресса. Борьба была нелегкой, запутанной, сегодня нам трудно однозначно разделить действия ее участников на «верные», «неверные», «плохие», «хорошие». Враги прогресса умело использовали и трудности роста глобальной сети, и качественное отставание некоторых ее звеньев, и амбиции отдельных руководителей ГСУ. Кроме того, со стороны хозяйственников нарастало сопротивление существовавшим тогда методам сетевого управления экономикой, зачастую чрезвычайно одномерным, инерционным, механистичным. На определенном этапе сопротивление хозяйственного аппарата приняло даже форму активной оппозиции. В сочетании с террористической деятельностью врагов всеобщей компьютеризации и несоответствием уровня программ (в частности, «дублеров») текущим нуждам производства это вызвало затяжной экономический кризис.