Сети Вероники

Берсенева Анна

Она была полная, рыхлая и сидела в подушках на широкой кровати. Но выглядела ухоженно, даже волосы были тщательно покрашены в естественный русый цвет.

Между кроватью и стойкой для капельницы лежали на тумбочке аптечные коробки.

– А можно назначения ваши посмотреть, Ирина Михайловна?

Алеся улыбнулась, произнося это. Таких пациенток она различала сразу. Они действительно готовы переполошиться из-за любой ерунды чуть не до обморока, но так же легко успокаиваются, как только видят уверенность и доброжелательность. Доверчивы

они до детскости, и это доставяет им немало бед. Но Алесе такая доверчивость всегда нравилась. Обманывать она никого ведь не собирается, а если человек доверчивый, то он и не лезет с занудными расспросами, и очень удобно не рассказывать перед каждым уколом, не был ли твой отец алкоголиком и какие отметки у тебя были в медицинском колледже.

Капельницы были назначены в поликлинике, лекарства такие, которые Алеся и сама бы назначила для поддержания сердечной деятельности. Ничего особенного, в общем. Если есть во всем этом странность, то лишь в том, почему Игорь Павлович не вызвал медсестру из любой платной службы, которых по Москве миллион с хвостиком.

– Я и сам переполошился слегка, – сказал он.

– Нет-нет, это именно я тебя переполошила! – возразила Ирина Михайловна. – Сам ты не склонен паниковать, и правильно.

– Но Алеся действительно квалифицированная медсестра. – В его голосе не слышалось ни отзвука сомнения. – Так что моя паника оказалась кстати. Неизвестно, кого бы я второпях в интернете нашел.

– Капельницы хорошо переносите? – спросила Алеся.

– Прекрасно, – ответила Ирина Михайловна. – Нет никакой необходимости ложиться в больницу!

«Значит, предлагали», – поняла Алеся.

И сразу пожалела, что согласилась ставить капельницу на дому. Даже не пожалела, а испугалась. Неизвестные люди, и кто знает, что у них на уме… – Давайте давление померяем, – сказала она.

– Сто шестьдесят на восемьдесят, – сразу же откликнулась Ирина Михайловна. – Это мое рабочее.

– Сто шестьдесят не должно быть рабочим, – заметила Алеся. – Что вы принимаете?

Давление именно таким и оказалось, и пока старушка перечисляла свои лекарства, Алеся подготовила капельницу. Когда ставила ее, Игорь Павлович смотрел, как она это делает. Мама называла это «над душой стоит» и терпеть не могла, но Алеся еще в колледже к этому привыкла, и сразу после учебы, когда начала работать в больнице, каждое ее движение оставалось под контролем. А как иначе? Случись что, кто кому будет объяснять, что медсестра была неопытная?

Вены у Ирины Михайловны оказались плохие, но Алесе попадались и похуже.

– Чаю выпьете, кофе? – предложил Игорь Павлович, когда капельница была поставлена.

– Нет, я здесь послежу, – отказалась Алеся.

Мало ли какая у больной окажется реакция. Лучше не отходить ни на шаг. Об этом она, правда, говорить ее сыну не стала.

– Я сюда и принесу, – сказал он. – Так чай или кофе?

Алеся думала, придется без умолку беседовать с Ириной Михайловной.

Но та свободной от капельницы рукой взяла с тумбочки книгу и погрузилась в чтение.

Игорь Павлович принес себе чай, а Алесе эспрессо. Как гудела кофейная машина, не было слышно из-за того, что квартира большая и стены, наверное, толстые.

Она не говорила, что любит именно эспрессо, но уже не удивилась его догадливости.

– Куда вы ходите в Москве? – спросил Игорь Павлович, садясь в кресло в углу.

– Много куда, – ответила Алеся.

– Так моя внучка всегда отвечает. – Он улыбнулся. – Что ты сегодня делала? Много чего. Куда ты ходила гулять? Много куда. Ей пять лет.

– Мне тридцать. – Алеся улыбнулась тоже. – Ходила в Третьяковку на выставку Мунка. Это неделю назад. А потом на работу только.

– На Мунка долго стояли?

– В интернете билеты взяла, день и время указаны. Я же по графику работаю, могу заранее рассчитать.

– Понравился Мунк?

– Очень.

– Вообще-то странно.

– Почему? – удивилась Алеся.

– Он довольно болезненный художник, по-моему. А вы – наоборот.

Себя Алеся болезненной, конечно, не считала, ни в смысле физического здоровья, ни в том смысле, который имел в виду Игорь Павлович. Но разве человеку должно нравиться только то, что свойственно ему самому?

– Разве человеку должно нравиться только то, что свойственно ему самому? – оторвавшись от книги, сказала Ирина Михайловна.

Алеся посмотрела на нее почти с опаской, но спохватилась и спросила:

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, хотя в сон клонит, – ответила та.

– Так и должно быть, – кивнула Алеся. – Можете подремать. Мы тихо посидим, не будем вам мешать.

– Вы не мешаете. Читать мне вообще не мешает никто и ничто.

Она снова взяла книгу с одеяла.

– Я вас не обидел, Алеся? – спросил Игорь Павлович.

– Чем?

– Что сказал о вас и о Мунке. Неприятно, когда тебя оценивают. Даже если оценка положительная.

– Я и так знала, что вы меня оцениваете, – пожала плечами Алеся. – И я вас тоже. Вы же незнакомого человека с улицы в дом привели. И я к незнакомым людям пришла, капельницу ставлю. Конечно, мы друг друга оцениваем, ничего особенного.

– Не знаю, как меня, а вас оценить не сложно. Ошибки, конечно, бывают, но все-таки я был бы очень удивлен, если бы оказалось, что в вас таятся бездны.

Он смотрел внимательно, и в его спокойных карих глазах никаких бездн не таилось.

– Это потому что у меня глаза такие? – вздохнула Алеся. – Мне все говорят.

– А они на самом деле не такие?

– Это же ничего не значит. Просто окраска радужной оболочки.

– Но впечатление создают определенное.

Он улыбнулся.

– Бабушка, когда я родилась, по глазам мне пралесками водила и говорила: «Будьте вочки як пралески». – Алеся улыбнулась тоже. – Потому они такие голубые, может.