Сети желаний
Шрифт:
– Канкан! – заорал Сиволапцев, который, по всей видимости, был здесь главным, так как его все безропотно слушались.
И грянул веселый канкан.
Тут же, перед топкой крематория, в нарядах артисток варьете выскочили женщины, работающие в лаборатории, которые ни по возрасту, ни по сложению в такие танцовщицы не годились. Среди них была седенькая, очкастая библиотекарша, скрипевшая суставами, когда высоко поднимала ногу; почти квадратная толстуха повариха со своей помощницей, длинной, как каланча, нескладной, угловатой девицей Дуняхой, которая старалась вовсю, вскидывая голенастые, худючие, как у страуса, ноги; и… меня бросило в пот – Лизонька! Она усердно отплясывала, подобно
– Лиза! Лизонька! Что вы здесь делаете?! – пытался я до нее докричаться, но она продолжала танцевать, порой скользя по мне безучастным, невидящим взглядом.
– Хватит! – смилостивился Сиволапцев, сидя на верблюде, и хлопнул в ладоши.
Позади него радостно захлопали, завизжали обезьяны, и артистки ринулись к двери.
– Лизонька! – крикнул я и попытался ее догнать, но неведомая сила не дала мне сдвинуться с места.
– Зачем тебе это? – поинтересовался Сиволапцев, ехидно улыбаясь. – Она принадлежит миру живых, а ты – миру мертвых, между вами пропасть!
– Снова пропасть! – закричал я. – Я не мертвый, я – живой!
– Он тоже в это не верил, а сейчас уже и не возражает. – Сиволапцев махнул рукой, и Илья Петрович ловко задвинул носилки с телом доктора Шрейбера в огненное горнило, сразу захлопнув за ними дверцу.
– Через час сорок от вашего доктора останется кучка пепла. Был хороший человек, мечтал прославить свое имя научными открытиями, а прославился, да и то на незначительный срок, своей смертью. Спрашивается, зачем ему надо было постоянно корпеть на работе, в библиотеках, когда все его научные труды оказались ничто, прах? Ведь у него было приличное состояние, имение, разделенная любовь с красавицей Катенькой, на которой он собирался жениться в скором времени, и всем этим он пожертвовал ради чего?!
– Вы не правы! Михаил Федорович очень много сделал, его статьи, научные труды… – бросился я защищать доктора. – Позвольте, по какому праву вы здесь командуете? Думаете, я вас не узнал? Вы химик-недоучка Николай Сиволапцев!
– Не важно, каким именем себя называть, главное, кто ты есть… Я – бес желаний! – гордо заявил мужчина, и мне осталось лишь саркастически рассмеяться.
– Хорошо, что вы не назвались Богом! – не удержался я от колкости.
– А какая тебе разница, если чудесным спасением ты будешь обязан мне, а не ему? – рассмеялся мужчина.
«Выходит, мои детские страхи имели основания, и попович Мишка не ошибся, разглядев в нем беса. Ничем не примечательная внешность, не выделяющаяся в толпе, – и вдруг бес?! Ужасно, что с ним была моя Лизонька, не зная, какой страшной опасности подвергается».
– Илья Петрович, хорошо, голубчик, что сюда зашли, – послышался голос Берестенева. – Временно приостанавливаем все научные работы и начинаем наводить порядок. Помещение, где трудился доктор Шрейбер – царство ему небесное! – канцелярию, библиотеку, прилегающие коридоры продезинфицировать гликоформоловым аппаратом Лингнера [21] , а затем оросить из гидропульта раствором сулемы. Деревянную и железную мебель обмыть мыльно-карболовым раствором, мягкую сжечь. Лишний хлам, старые халаты и обувь из заразной лаборатории – сжечь. Да вы и сами прекрасно знаете, как и что надо делать, к сожалению, не впервой. – Послышался тяжкий вздох.
21
Устройство для получения паров дезинфицирующего вещества, в данном случае гликоформола – смеси глицерина с формалином.
– А… – донесся голос Ильи Петровича,
– Все в руках Господа, – послышался голос Берестенева. – Шансы мизерны и весьма иллюзорны… Жаль его, толковый был фельдшер.
«Обо мне в прошедшем времени!» У меня сердце оборвалось, и, видно, чтобы придать мне оптимизма, вновь заиграл обезьяний оркестр.
– Вы отобрали у меня Лизоньку и жизнь забираете! – Я попытался замахнуться на Сиволапцева, наблюдавшего за мной с улыбкой.
– Я пока ничего не забирал и ничего не давал. Если желаете, то могу помочь, а цена известна – душа, ни больше ни меньше! – рассмеялся бес желаний. – Еще не поздно: я пока не сделал запись в Книге Судеб. Я и так иду вам навстречу: за свою жизнь вы понаделали много такого, из-за чего сразу после смерти попадете во владения Люцифера на весьма длительный срок. Прежде чем оказаться в райских кущах, вам предстоит повариться в смоле не одну сотню лет. Так хоть поживите несколько лет нормально здесь, на земле!
У меня перед глазами возникло нежное личико Лизоньки, читающей книгу возле окна, и я услышал ее мысли: она думает обо мне, волнуется – ведь я долго не даю о себе знать!
«Она вспоминает обо мне!» У меня от радости чуть не остановилось сердце, но видение Лизоньки уже исчезло, а передо мной вновь стоял бес в человеческом облике – пренеприятный тощий тип в клетчатом костюме, с котелком на голове.
– Красивая барышня? – хихикнул бес. – Как же ты мог меня к ней приревновать? Разве ты недостаточно ее знал, чтобы выдумать этакое? Но я не об этом. Жаль ее! То, что она связалась с революционерами, до добра ее не доведет, да и того хуже… Она по глупости разрешит хранить у себя в подвале динамит, гремучую ртуть, словом, все, что требуется для изготовления бомб. После одного неудачного революционного экса [22] к ней домой прибежит прятаться товарищ Сергей…
22
Экс – здесь: экспроприация.
– Он же погиб! – удивился я.
– Нет, пока жив и на свободе. Его выследят, обнаружат в ее доме, он начнет отстреливаться, затем взорвет динамит в подвале. Ба-бах! – веселясь, взмахнул руками бес.
– Лизонька… погибнет при взрыве?
– Нет, она не погибнет – ее повесят! При взрыве погибнет много полицейских и прочего люду. А вы, пожертвовав своей душой, можете спасти и себя, и ее. Одну душу за вас двоих! Я весьма щедр, не находите? Вам даже не надо кровью расписываться, сейчас не Средневековье и наука далеко ушла, тем более ваша кровь заражена чумными палочками. Обычные чернила будут в самый раз. – Бес подал мне заостренное гусиное перо, кончик которого обмакнул в чернила фиолетового оттенка.
«Лизоньке угрожает опасность и позорная смерть! Я спасу ее!»
– Я согласен! – говорю я, беру перо и… проваливаюсь в пропасть небытия.
Прихожу в сознание утром и сразу чувствую, что температура спала. Слабым голосом прошу пить. Тут же поднялся переполох, ко мне пришел Берестенев, который только и смог произнести:
– Да-с. Пути Господни неисповедимы… Будем надеяться.
Несмотря на сильную слабость, я не сомневался, что выздоровею, буду жить. Вот только видения горячечного бреда не давали покоя – уж очень все это было реалистично, словно я и в самом деле общался с бесом желаний, прислужником Сатаны. Принимаю решение: после выздоровления обязательно съезжу на вычитку в Соловецкий монастырь.