Севастополь
Шрифт:
А 23 января в городе произошло событие, которое вызвало среди оккупантов новую панику.
Около двенадцати часов ночи на станцию Севастополь из Симферополя прибыл большой эшелон с боеприпасами. Эшелон был поставлен недалеко от станции и находился под сильной охраной. И вдруг в два часа ночи в вагонах начали взрываться снаряды. Зарево пожара осветило город. Снаряды рвались до шести часов утра, искалечив железнодорожные пути, депо, много паровозов и подвижного состава.
6 февраля из Симферополя в Севастополь прибыл вагон с продовольствием для снабжения немцев-железнодорожников.
— 23 января у вас взлетел на воздух эшелон, — говорил им восторженно Боронаев. — Знаете, кто взорвал? Наши симферопольцы.
— Как же они это сделали? — спросила Осипова.
— Мы имеем связь с партизанами. Из леса получаем мины. Этими минами и взрываем поезда. Я и вам две штучки привез. Спрятал их у себя в вагоне. Утром передам их тебе, Виктор, и научу, как с ними обращаться. Сами будете взрывать и поезда, и пароходы.
Осипова и Шанько уходили от Кочегаровых, полные радостных планов.
Но их мечтам не суждено было осуществиться. Как выяснилось впоследствии, гестаповцы следили за Володей Боронаевым еще от Симферополя. Пока он был у Кочегарова, немцы обыскали вагон, обнаружили мины, а утром арестовали его, Виктора Кочегарова и его родителей — отца Владимира Яковлевича и мать Татьяну Яковлевну. В тот же день были арестованы Людмила Осипова и Миша Шанько.
Поздно ночью, когда Гузов, Захарова и Ливанов еще работали в типографии, а Ревякин с Лидой готовили к отправке на Большую землю новые разведывательные данные, дом Ревякиных был окружен гестаповцами. Раздался стук в окно.
— Кто-то чужой! — Ревякин быстро собрал бумаги со стола и, бросив их в подземелье, предупредил товарищей об опасности.
Те потушили свет и замерли. Замаскировав вход в подземелье, Ревякин велел Лиде лечь в постель. Та не соглашалась.
— Лучше я пойду открою, а ты спрячься в подземелье.
— Нет, нет, ложись: не забывай, ты больна и ничего не знаешь.
Стук в окно повторился.
Ревякин вышел в сени и открыл дверь. Яркий свет электрического фонарика мгновенно осветил его, и он очутился в руках гестаповцев.
— В чем дело, господа? — спросил он по-немецки, не пытаясь сопротивляться.
— Почему долго не открывали дверь?
— Мы спали, нужно было одеться.
— Вы Саша Орловский? — услышал Ревякин свою подпольную кличку от стоящего перед ним начальника СД Майера. Не теряя самообладания, Ревякин спокойно ответил:
— Я Александр, но не Орловский, а Ревякин.
— Знаю, — усмехнулся Майер, испытующе вглядываясь в лицо Ревякина. — Мы вас разыскиваем давно.
Ревякин сделал удивленное лицо.
— Я никогда ни от кого не прятался. Работаю учителем в школе и все время проживаю в этом самом
— И это знаю, господин Ревякин. На вас получена нехорошая характеристика. Надеюсь, вы поможете мне распутать это дело.
— Не знаю, что за дело.
— Где у вас типография? — строго спросил Майер, надеясь неожиданным вопросом смутить Ревякина.
— Это клевета, господин начальник, — также спокойно ответил Ревякин. — Все мое хозяйство — это больная жена, которая должна скоро родить, и две почти пустые комнатки.
— Говорите правду!
— Я говорю с полным сознанием того, что меня ожидает за ложные показания.
Гестаповцы произвели тщательный обыск. Несколько раз заглядывали в сундук, под кровати, в шкаф, в печку, развалили дрова, лежавшие около плиты. Подземелье и электрический провод в стене были так хорошо заделаны, что гестаповцы их не нашли. Спокойное непринужденное поведение Ревякина сбивало с толку опытного гестаповца.
— Пойдемте с нами, — приказал он.
Услышав, что мужа забирают, Лида вскочила с постели и испуганна закричала:
— Саша, Саша!
— Вы, мадам, не волнуйтесь, — сказал ей Майер. — С вашим мужем мне нужно немножко поговорить. Все будет хорошо. Очень хорошо, уверяю вас, мадам.
Лиду била нервная лихорадка, она вся дрожала, зубы стучали. Шатаясь, она вышла в сени, потом во двор, на улицу, вглядывалась в ночную темень, прислушивалась. Кругом было тихо, так тихо, что она ясно слышала биение своего сердца. "Сашу взяли, Сашу взяли", — шептала она.
Лида заперла двери, проверила ставни и сообщила в подземелье, что муж арестован.
— Серьезно или как? — растерявшись, невпопад спросил Пиванов.
— Не знаю, — ответила Лида. — Искали типографию.
— Неужели предательство? — изумился Гузов.
— Не может быть, — уверенно возразила Женя. — Если бы было предательство, тогда бы они и типографию нашли.
— Да, но приезжал сам начальник СД, знает Сашину кличку, назвал его "Орловский", — упавшим голосом рассказывала Лида. — И вообще уходите скорее. Спрячьтесь до рассвета у тети Наты.
— Знаешь, Лида, — твердо заявил Гузов, — мы все здесь останемся. До утра отпечатаем листовку и пустим ее по городу. Я думаю, этим мы отведем подозрение от вашего дома и от Саши.
С предложением Гузова все согласились. Оно было разумно.
Подпольщики терялись в мучительных догадках, почему арестован Ревякин. Все скоро разъяснилось.
К концу дня дежуривший на улице Толя увидел, как у дома Ревякина остановились два легковых автомобиля. Из одной машины вышли начальник СД Майер и румынский офицер. Из другой, в сопровождении двух гестаповцев, вылез человек в румынской шинели с приподнятым воротником. Прихрамывая, этот человек повел гестаповцев во двор Ревякиных. Толя мгновенно взбежал на горку и, спрятавшись за большой камень, стал наблюдать, что делалось во дворе. Около собачьей будки, маскировавшей выход из подземелья, хромой человек в румынской шинели что-то показал Майеру. Когда этот человек повернулся и стало видно его лицо, Толя застыл в ужасе. "Людвиг! — чуть не закричал он. — Вот кто предал Сашу!"