Севастопольская хроника (Часть 2)
Шрифт:
– Какая же это земля? – отвечал Лычков. – Вот у нас земля, а что тут, камень один. Слышь, как полынью шибает. Чего тут растет?
– Апельсины тут, может, и не растут, – сказал Синявин, – а землица эта, можно сказать, святая: сколько тут крови нашей пролито! Сколько раз всякие державы хотели прихватить эту землю, а? Ты про это знаешь, Лычков?
Лычков молчал.
– А ты, – продолжал Синявин, – говоришь, Сахалин-остров. Это матерая земля – наша, русская! И будем мы с тобой, брат, стоять тут насмерть. Понял?
– Понял. Не ты один присягу принимал.
Заметив в свете сброшенной немцами ракеты нас, Синявин оживился:
– А, товарищи командиры!
– Вот решили попрощаться с вами, – произнес капитан Семеко за всех нас.
– Желаю вам благополучия, – отвечал Синявин.
– И вам, товарищ Синявин.
– Увидимся, – сказал словоохотливый солдат, – земля сичас тут короткая.
– A y вас, товарищ Синявин, – подал голос Арди, – фамилия-то флотская. Идемте с нами.
– Спасибо! Мне уж назначено тут. А про адмирала Синявина слыхал. Отношения к нему наша фамилия не имеет. Как говорится, Петров много, а Великим-то был один!
…Настала наша очередь прощаться – капитан Семеко оставался с отрядом, а мы вчетвером: Синявский, Арди, лейтенант Ворожейкин и я – должны добираться до штаба.
Выйдя на холм, с которого была отчетливо видна отсвечивающая тусклым блеском воды бухта, мы на миг остановились, посмотрели в сторону «Ташкента». До города было далеко: корабли давно уже не ходили в Северную бухту и швартовались здесь, в Камышевой, где вместо пристани – притопленная железная баржа, и кораблям из-за отмелей обратно выходить приходится задним ходом.
Корабля не было видно, но до нас доносился гул голосов и шум работающих машин. «Ташкент» готовился в обратный рейс. Мы махнули рукой в его сторону и дружно зашагали к охваченному пламенем Севастополю.
Двадцать девятого июня 1942 года я вылетел из Севастополя. В Краснодаре пересел на другой самолет и прилетел в Москву. Поселился в гостинице и сел за свои блокноты. Перед тем, конечно, был в редакции, доложил об исполнении командировки на действующий флот и в осажденный Севастополь и перечислил подробно все то, о чем собирался писать: об эскадренном миноносце «Сообразительный» и его командире капитан-лейтенанте С. С. Воркове; о героях морских глубин командирах подводных лодок Михаиле Грешилове и Аркадии Буянском; о тактике борьбы корабля с воздушным противником на переходе на основе опыта командира «морского охотника» лейтенанта Бондаренко и, наконец, о командире лидера «Ташкент» капитане 3 ранга Василии Николаевиче Ерошенко.
Дивавин остановил меня:
– Все это интересно и нужно, но… потом! А сейчас дай несколько зарисовок осажденного Севастополя.
Я сел писать, и вдруг телефонный звонок Дивавина:
– Ты читал «Красную звезду»?
– Нет.
– В «Красной звезде» очерк Евгения Петрова о «Ташкенте», Ерошенко и Севастополе… Понял? Немедленно давай очерк о Ерошенко и «Ташкенте» – ночь сиди, а чтобы завтра очерк лежал у меня на столе!
– Но я ж предлагал вам! Тогда не надо было, а после «Красной звезды» давай!..
– Разговорчики потом, а сейчас садись и делай! Ты понял, что очерк завтра должен быть у меня на столе?
Я выполнил приказ и в назначенное время на столе капитана 1 ранга лежали двенадцать страниц – очерк о Ерошенко и лидере «Ташкент». Напечатан же он был в изрезанном до неузнаваемости виде. Я к Дивавину.
– Понимаешь, – сказал он, – очерк твой очень понравился и был набран и заверстан в том виде, как ты дал, но армейский комиссар уже в полосе поправил его.
Я знал страсть начальника Политуправления Военно-Морского Флота Ивана Васильевича Рогова править в полосах газеты статьи и очерки, поэтому и спросил Дивавина:
– Может быть, мой очерк не понравился Рогову?
Он качнул головой:
– Очерк понравился, но армейский комиссар был очень расстроен…
– Чем? – спросил я.
– А ты что, не знаешь, что «Ташкент» погиб?
– Когда?
– Второго июля.
– Где же?
– В Новороссийске… У Элеваторной пристани… Звездный налет самолетов… В двенадцать часов дня…
– А Ерошенко? – спросил я, меняясь в лице.
– Жив! Он по тревоге выбежал на мостик, как был без кителя, воздушной волной его сбросило в воду, а затем завихренной в результате разрыва бомбы водой вынесло к наклонившейся дымовой трубе, а на ней, если ты помнишь, скоб-трап, Ерошенко ухватился за него и вылез.
– Много жертв?
– Много.
Я был потрясен.
Живо представил себе картину гибели красавца корабля, гибель людей, ведь многих из них я знал.
Дивавин не имел подробной информации, поэтому не смог сказать, живы ли комиссар корабля Григорий Андреевич Коновалов, старший помощник командира Иван Иванович Орловский, в каюте которого я жил… Впоследствии я написал рассказ о «Ташкенте» и его командире. По обстоятельствам того времени и корабль и герои действовали в моем рассказе под вымышленными именами.
С того времени прошло уже тридцать лет, но имя «Ташкента», его боевая слава, имя командира корабля контр-адмирала в отставке Василия Николаевича Ерошенко и до сих пор живы на Черном море, и рассказы о нем передаются из уст в уста. Решил и я сделать посильный вклад в копилку истории лидера «Ташкент» и рассказать лишь о немногих подвигах людей и корабля, чему был счастливым свидетелем.
Июнь 1942 года
Их мало убить, а надо было еще после того и повалить на землю!
С «яркими корреспонденциями» о Севастополе, как того хотел капитан 1 ранга Дивавин, мне не удалось выступить на страницах «Красного флота»: через три дня город был оставлен нашими войсками – операция «лов осетра» была выиграна 11-й фашистской армией.
Гитлер возвысил генерал-полковника Эриха фон Манштейна в последний, предельный воинский чин – генерал-фельдмаршала, а для солдат 11 – й армии учредил железный знак «Крымский щит» с выштампованной на нем картой Крымского полуострова. Знак был изготовлен на суконной подкладке, должен пришиваться на рукав.