Севастопольская хроника
Шрифт:
Матросские руки разводили пары в котлах, крутили штурвал, драили палубу, подвязывали в поднебесной высоте перебитые осколками корабельные антенны, красили борта, освобождали винты от намотавшихся тросов, с быстротой мысли «писали» флагами запросы и ответы на другие корабли, разворачивали и наводили на цель пушки…
Не для красного словца, не для «дыма» говорил о матросах адмирал Нахимов: «Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют… Он первая фигура войны – матрос, да-с! Вот кого нужно возвышать, учить, возбуждать в нем смелость, геройство, ежели мы не самолюбивы, а действительно слуги отечества… Вот это воспитание и составляет основную задачу, вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неусыпно и, видимо, достигаю своей цели: матросы любят и понимают меня. Я этой привязанностью дорожу более, чем отзывами чванных дворянчиков-с!»
Матросские руки! Они делают на корабле самую грубую прозу, а выходит из-под их трудолюбивых рук необычайной красоты поэзия.
Это вовремя понял старший лейтенант Ворков, тут главная «база» его везенья и счастья.
В его книге «Флаг на гафеле» то и дело встречаются такие записи: «Звонят колокола громкого боя. Но топота ног на корабле не слышно: личный состав давно на боевых постах и ждет приказа об открытии огня». Или: «Подходит комиссар. Он только что с боевого поста старшины 1-й статьи Павла Митрофанова. Рассказывает о слаженной работе расчета пушки главного калибра. Митрофанов решительный, смелый и находчивый командир орудия. Под Севастополем в паре со старшиной Журом он привел к молчанию две батареи противника. Вот уже полтора года его орудие не имеет при стрельбе ни пропуска, ни задержки». Или: «Приказываю открыть огонь. Навстречу врагу несутся десятки снарядов. Отлично стреляет расчет старшины 1-й статьи Данильченко. С таким же успехом ему вторит расчет старшины 2-й статьи Васильева».
Вот еще один отрывок из той же книги. Я привожу его не только потому, что он из того же ряда, но совершенно оригинален, своеобычен:
«Стоим мы у нефтяного причала в Новороссийске. Город бомбит авиация врага. Рядом с нами горят здания. Бомбы начинают рваться по обеим сторонам причала. Немедленно прекращаем приемку топлива. Нам надо торопиться в поход. На мостике в двух шагах ничего не видно. Вдруг я слышу нарастающий свист бомб и, ожидая взрыва, невольно втягиваю голову в плечи. Но взрыва почему-то нет. Опять свист бомбы – и опять взрыва нет. “Что за чертовщина? – думаю. – Неужели бомбы с замедленным действием?” Машинально иду вокруг сигнального мостика, так же машинально останавливаюсь и совсем рядом слышу этот неприятный свист. В проблеске света от вспыхнувшего зарева хватаю за рукав человека и тихо спрашиваю:
– Ты кто?
– Старшина второй статьи Куликов, – докладывает он.
– Ты что же это пугаешь? Черт тебя подери!
Воздух вздрогнул от разрывов, а он спокойно отвечает:
– Товарищ командир, это я приучаю наших сигнальщиков, чтобы они не боялись свиста бомб, не терялись при разрывах, чтобы не прекращали наблюдения. Теряются. А я как свистну, так и увижу, у кого голова полезла в бушлат. Тут я его, голубчика, на чистую воду и вывожу… Засекаю, одним словом. Психологически воспитываю…
Иной раз смотришь на людей у пушек, на сигнальщиков, на наших котельных машинистов и видишь в их взглядах огонек, с которым каждый делает свое большое дело. Кажется, век не расставался бы с такими людьми! И ты веришь им как самому себе. В этой вере и был залог успеха при самых трудных обстоятельствах».
Потомству в пример
Древние писатели, стиль которых совсем недавно казался нам архаичным, а теперь входит в моду, как павловская мебель и старые русские иконы, любили ссылаться на богов великой империи мифов, где судьбами смертных правили великаны.
Во втором десятилетии текущего века мы свергли власть мифов, забыв о том, что прометеев огонь понадобится и нам.
Нельзя щедро все отдавать музе истории Клио: осененные высоким духом подвиги наших героев следует держать в пламени памяти, а не в холодильнике истории. У нас много героев, но не все подвиги мы ценим. Мы охотно и щедро ценим подвиги жертвенности; смерть героя нам кажется венцом подвига. А разве недостоин высшей славы подвиг героя, который после свершения акта высшего мужества сохранил свою жизнь и готов к новому подвигу?!
Перед отъездом в Севастополь, в Москве, еще не имея никакого представления о том, кого встречу здесь, на Черном море, и тем более не предполагая встретить Воркова, эсминец «Сообразительный» и его матросов, ныне заслуженных ветеранов, я услышал на одном из столичных собраний следующие слова: «Герой тот, кто сумеет умереть, но победить; дважды герой тот, кто победит и останется живым!» И вот теперь, когда судьба через много лет вновь столкнула меня с Борковым и памятным мне по войне миноносцем и с его доблестным экипажем, я, глядя на останки того, что некогда было гордым кораблем Черноморского флота, на седого контр-адмирала Воркова, на лысоватых, подрасплывшихся в талии ветеранов, вспомнил слова маршала Чуйкова: «…дважды герой тот, кто победит и останется живым!» Вспомнил, и передо мною пронеслась с космической скоростью одиссея «Сообразительного». Одиссея – и вдруг такой конец.
За время службы на флоте я несколько раз видел, как гибли корабли, и всегда это больно отзывалось в сердце. Каково же было тем морякам, которые служили на этих кораблях!
В детстве я слышал душераздирающие рыдания погорельцев. Это было ужасно. Но на месте сгоревшего дома оставалась земля и теплилась надежда, а когда гибнет корабль – моряки оказываются средь бушующих волн без крова и без надежды.
…Корабль – крылья моряка. Однако в трудный для отчизны час моряки готовы на все. И это не слова! 11 сентября 1854 года, когда англо-французские интервенты блокировали Севастополь с моря, черноморские моряки решили закрыть врагу вход в Севастопольскую гавань. Для этого они пожертвовали самым дорогим – кораблями.
Линейные корабли «Уриил», «Селафаил», «Варна», «Силистрия» и «Три святителя» да еще фрегаты «Флора» и «Сизополь» были построены в кильватер на внутреннем рейде с юга на север, поперек бухты, и затоплены.
Матросы сами прорубали днища в них, а потом плакали как дети, когда корабли скрывались под водой.
В 1918 году, спасая флот от интернирования, революционные моряки топили боевые корабли в Цемесской бухте под Новороссийском под пение «Интернационала», под прощальные взгляды полных слезами матросских, не созданных для мокроты глаз.
Во время войны с фашистской Германией черноморским морякам не пришлось топить свои корабли, но после войны некоторые из кораблей эскадры (даже те, экипажи которых были удостоены гвардейского звания) стали мишенью при испытании ракетного оружия.
Кто бывал в болгарском порту Варне, тот не мог пройти мимо небольшого корабля, стоящего на берегу у городского парка на постаменте. Я говорю о крохотном миноносце «Дерзкий», матросы и офицеры которого в 1912 году смело бросились в атаку на турецкий крейсер «Хамидие» и торпедировали его.