Севастопольская страда (Часть 1)
Шрифт:
Двадцатью минутами позже французской ушла от Севастополя и вея английская эскадра, чтобы уж никогда за все время осады не пытаться больше атаковать севастопольские форты.
Начавшись в половине седьмого утра, кончилась в половине седьмого вечера и бомбардировка с суши, показавшая союзникам, что пока нечего и думать о штурме, что осада Севастополя обертывается делом трудным, затяжным, требующим огромнейших средств и жертв, и что канонаду с такою же, если не с большей, силой надо продолжать на следующий день.
А севастопольцы, пережившие такой ураган событий в течение двенадцати часов, принялись чинить укрепления, подвозить новые орудия и устанавливать их взамен подбитых, вводить на бастионы новых людей на смену выбывшим из строя.
Но так как никто не мог заменить погибшего Корнилова, то Меншиков назначил на его место старшего из вице-адмиралов, командира порта Станюковича. Его почтенный семидесятилетний возраст служил явной и веской порукой его благоразумия.
Приказом по армии, гарнизону крепости и флоту похороны Корнилова были назначены на следующий день - 6 октября, в пять часов пополудни, в том самом склепе, в котором погребли адмирала Лазарева.
В наряд для проводов тела назначались: батальон моряков, батальон пехоты и полубатарея из четырех орудий.
1937 г.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
КАНОНАДА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
I
На батарее № 10 утром 6 октября спешно выстраивались обе бывшие там роты артиллеристов: приехал вице-адмирал Нахимов.
Старый моряк, всего только год назад уничтоживший не только турецкий флот, но и сильные береговые форты Синопа, не мог успокоиться на одних только донесениях о "благополучии".
С шестого бастиона он видел, что даже промежуточное пространство между этим бастионом и батареей № 10 было сплошь засыпано ядрами и осколками разрывных снарядов; что же могло в таком случае остаться от батареи?
Он знал, что под Синопом был он впятеро слабее, чем союзники перед севастопольскими фортами, - вот почему, не совсем доверяя донесениям, отправился он на батарею сам.
Он приехал верхом, к чему начал уже привыкать в последнее время. Хотя при спешной езде брюки его задирались к коленям, но он и к этому привык, как к неизбежному неудобству верховой езды.
Командир батареи, полковник Желтышев, заставивший солдат с раннего утра убирать двор и складывать неприятельские ядра и неразорвавшиеся снаряды в кучи, встретил Нахимова с рапортом при въезде.
Оглядев внушительные кучи ядер, Нахимов сказал Желтышеву:
– Однако они не поскупились на это добро! Сколько навалили-с, ого!.. На бастионах за целый день все-таки меньше-с!
В этом замечании была некоторая доля признания преимущества флота перед береговыми батареями вообще, пусть флот даже был неприятельский, и Желтышев, некрупный, но энергичный человек, с простоватым, но весьма себе на уме лицом подрядчика, это уловил и отозвался весело:
– Засыпали, ваше превосходительство! Совершенно засыпали!.. Я приказал считать, и насчитали мои молодцы две тысячи семьсот ядер... Но, во-первых, далеко не все еще убрали, а затем - недолеты: очень много ядер их падало в море у берега, - затем перелеты, затем гранаты и бомбы... Думаю, что одни мы им стоили не меньше, как двадцать тысяч выстрелов!.. Говорю так из осторожности, но думаю, что гораздо больше, чем двадцать.
– Возникает вопрос: сколько же они выпустили по всем фортам, покачал головою Нахимов и добавил: - Ведь они с первых же выстрелов были в дыму, как же вы в них стреляли?
– Орудия наши были пристреляны, когда еще корабли не закрылись дымом.
– Но ведь они все-таки двигались, - перебил Нахимов.
– Не замечено было вами: не потопили ни одного корабля?
– Хотел бы этим порадовать, но из-за дыма разглядеть не было возможности... Даже и солнца не было видно. Уверен все же, что всыпали мы ему здорово, и сегодня он уже едва ли рискнет подойти!
– молодцевато подбросил голову полковник.
– Сегодня будут чиниться... Сегодня не ждите-с, нет... А как у вас тут, - много ли потерь?
– Восемь убито, двадцать два ранено, ваше превосходительство, - и это считая также убыль в людях двух рот прикрытия от Минского полка... Из орудий подбито только три, и у семи повреждены лафеты.
– Для такого огня?.. Невероятно мало!
– удивился, как моряк, Нахимов и даже несколько подозрительно поглядел на противника.
– Очень удачно отделались, очень, очень...
– бормотал он, окидывая глазами всю обширную площадь батарей с пятью десятками орудий.
– А скажите мне, если бы не был закрыт вход на рейд, что могло бы быть тогда, а?..
– спросил он быстро.
– Тогда мы, конечно, утопили бы два-три их корабля на рейде!
– тут же ответил, как на знакомый уже вопрос, Желтышев.
– Д-да, утопили бы, я не сомневаюсь, - как будто даже обиженно отозвался Нахимов, - но пока утопили бы, они нам могли бы наполовину уничтожить арсенал-с, наполовину город-с! А форта были бы обстреляны с тылу-с! И я даже уверен-с, что они пытались форсировать рейд, почему и подходили близко к заграждению-с!.. Они могли бы также высадить десант и захватить вашу батарею с суши-с, - вот что они могли сделать-с!
Нахимов даже разгорячился, как будто сам в воображении командовал огромной атакующей эскадрой союзников.
– Не забывайте того, что они были в десять раз сильнее по огню, чем все форты вместе взятые-с, и что у них стояли при орудиях матросы, а не солдаты... Да... вот-с... А как действовали ваши артиллеристы? спохватился Нахимов.
– Выше всякой похвалы, ваше превосходительство!
– восторженно ответил Желтышев, точно был он и не пожилой уже человек и не полковник, а восемнадцатилетний прапорщик вроде одесского Щеголева.