Севастопольская страда (Часть 3)
Шрифт:
Темнота прекратила бой. Ложементы перешли в руки англичан, но Большой редан, близкое обладание которым сладко грезилось Раглану, остался по-прежнему недоступным и мощным: в эту ночь все подбитые орудия на нем были заменены новыми, так же как и на Малаховом кургане.
VII
Все-таки ночь эта здесь, около "Трех отроков", была ночью большой путаницы и неясностей, но зато быстро была она приведена в ясность там, в штабе Горчакова: как известно, и высокие здания и крупные события кажутся всегда видней и отчетливей именно издали.
Здесь, на Малаховом, где съехались в наступившей темноте Тотлебен, Нахимов и Хрулев, царила час или два уверенность, что редуты Селенгинский и Волынский отбиты у французов обратно. Об этом, даже по форме приложив руку к папахе, доложил Нахимову, как помощнику начальника гарнизона, Хрулев, когда только что вернулся с Забалканской батареи.
Так как вместе с темнотою упала на все обширное поле жестокого боя и тишина, и не только обычной орудийной, даже и ружейной перестрелки не было слышно, то первым усомнился в том, что доложил Хрулев Нахимову, хлопотавший около рабочих на Корниловском бастионе Тотлебен.
– Прошу очень меня извинить, Стефан Александрович, - обратился он к Хрулеву, - но если мы выбили французов из обоих редутов, то почему же там может быть тихо, а? Ведь они должны, стало быть, опять атаковать редут, почему же не атакуют?
– Потому что наклали им, чешут бока, - вот почему!
– энергично отвечал Хрулев.
– А наша обязанность теперь отбить еще и Камчатку... Отдали, а-а!
– почти простонал он возмущенно и скорбно, сделав при этом выпад в темноту кулаками.
– Ну что же, когда совсем не на кого было оставить Камчатку, когда я уезжал на Селенгинский! Не на кого, буквально, буквально так, Эдуард Иваныч, как я вам говорю это!.. Ни одного не только штаб-офицера, даже и прапорщика в целом и живом виде!! Ищу, кричу и не вижу!.. Кинулись ординарцы искать кого-нибудь, - повезло было им: нераненый подполковник Венцель передо мною! Я к нему обрадованный: "Примите немедленно команду над гарнизоном укрепления!" Он: "Слушаю..." А тут вдруг рвется проклятая граната около, - и Венцель мой уже лежит на земле, изо рта кровь... Не знаю, что с ним потом, - время не ждало, надо было ехать, - пришлось своих ординарцев - мичмана Зарубина, прапорщика Сикорского, оставить за командиров... Но какие же это командиры, посудите? Когда им приходилось быть командирами?.. Вот и... Ну, что поделаешь! Хорошо, что хоть редуты стали опять наши, а Камчатку отобьем, - дай только подойдет еще народу из города!
– Теперь, поди-ка, они уж там укрепляются, - сказал неопределенно Нахимов.
– Так что пока мы соберемся...
– Много сделать все равно не успеют, Павел Степаныч! Лишь бы только до утра не оставлять в их руках, - горячо отозвался на это Хрулев, а Тотлебен покачал головой;
– Большие потери будут... И даже едва ли получим мы разрешение на это от князя.
– Зачем же нам просить разрешение, когда бой еще не кончился?
– так и вскинулся Хрулев.
– Кончился, мне так кажется, Стефан Александрович, иначе почему же так тихо? Вы кого оставили на редутах?
– Подполковника Урусова я оставил командиром и Забалканской батареи и обоих редутов. Он же мне и доложил, что редуты отбиты.
– Он доложил, вот видите! А вы лично, значит так, не были на редутах?
– Не мог попасть. Видел только, что там уже были французы.
– Это и мы видели отсюдова, - сказал Нахимов.
– Да, но, позвольте доложить, когда я прискакал ко второму бастиону, показались эриванцы, два батальона, - вел подполковник Краевский. Его я направил через мост поддержать на Забалканской батарее князя Урусова. Тут у него жаркое дело было с французами, - это я видел, - однако эриванцы французов погнали и к Забалканской вышли, это я видел своими глазами... А потом туда же пошел и Кременчугский полк, четыре батальона...
– А-а, да, с такой поддержкой, пожалуй, могли быть взяты редуты, согласился было Тотлебен, но Хрулев отозвался досадливо:
– Я получил ясное донесение об этом! Как же так не взяты?
– Во всяком случае, э-э, по Камчатке надо открыть огонь, чтобы там не работали, - сказал на это Нахимов; Тотлебен же добавил:
– Вопрос с редутами для меня все-таки, прошу прощения, Стефан Александрович, не совсем ясен. Между тем это есть очень важный вопрос. Может статься, что придется открыть огонь и по редутам тоже.
– Вот видите, вы, значит, мне не верите, что ли?
– возмущенно вскрикнул Хрулев.
Тотлебен взял его примирительно под локоть:
– Стефан Александрович, вам я верю! Вам я не смею не верить, - боже меня сохрани! Но донесение, донесение, какое вы получили касательно редутов, - это нуждается в проверке.
– Хорошо, можно послать туда офицера, - сказал Хрулев.
– Э, так уж и быть, я лучше сделаю, если сам поеду, - возразил Тотлебен.
– Ведь если обнаружится, что редуты уже не наши, - допустим это на минуту только, - то зачем же тогда идти отбивать люнет? Разве можно будет в нем удержаться, когда будут фланкировать нас с редутов.
– Редуты взяты нами!
– ударил себя в грудь Хрулев.
– Тем для нас лучше... Мне надобно их проведать, - наладить там работу, - мягко, но упрямо сказал Тотлебен и, взяв с собой ординарца казака-урядника, направился к редутам, но не полем недавнего сражения, а вдоль линии укреплений.
Добравшись до первого бастиона, который не слишком пострадал от канонады, но требовал, как и соседний второй, больших работ, чтобы его усилить, если только пали редуты, Тотлебен повернул к мосту через Килен-балку. Навстречу ему непрерывно двигались солдаты с носилками, несли раненых.
Носилок, однако, не хватало, - тащили раненых и на ружьях, покрытых шинелями, переругиваясь на ходу хриплыми голосами, так как поминутно спотыкались в темноте на тела убитых. Около моста было особенно много этих тел, - они лежали грудами по обе стороны моста, оттащенные сюда с дороги.
– Эй, братцы! Вы какого полка?
– остановил Тотлебен лошадь перед идущими с носилками, на которых слабо стонал раненый.
– Эриванского, ваше всок...
– устало ответил один из передней пары.
– Откуда идете?
– А оттеда, с редута, ваше...
– С редута? С какого именно?
– Кто же его знает, как его имечко, ваше...
– Солдат пригляделся и добавил: - Нам ведь не говорили, ваше пресходитс...
– Значит, Во-лын-ский редут наш теперь и Селенгинский тоже? отчетливо и раздельно спросил Тотлебен.
– Известно, наши, ваше пресходитс...
– уже совсем бравым тоном ответил солдат, но Тотлебен, чтобы окончательно уяснить себе это, счел нужным спросить еще: