Севастопольский блиц
Шрифт:
На фоне этих двоих третий член их компании, молодой мужчина кавказской наружности, одетый так же как дама в очках, выглядел почти нормально. Дело портил только этот его странный белый халат. Но вот та особа, которая стояла рядом с ним… Она вызвала у меня желание остановиться и протереть глаза. Это была очень низенькая, можно сказать, субтильная девушка, также в больших очках, одетая в неизменный для этой компании белый халат и шапочку – причем все это на ней сидело так, словно она – ребенок, нарядившийся для маскарада. Она действительно напоминала девочку, которая очень хочет быть похожей на кого-то из старших: например, вон на ту даму, которая о чем-то негромко разговаривает с Виктором Илларионовичем… Но ведь не может же быть,
Все эти соображения промелькнули в моей голове за одно мгновение, а потом князь Васильчиков, прокашлявшись, обратился ко мне:
– Утро доброе, Николай Иваныч… Принимай, так сказать, делегацию… Вот это – господин Серегин, Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский, можно сказать, наш новый союзник… Это – госпожа Максимова, Галина Петровна… это – господин Аласания, Петр Михайлович… а это…
Когда очередь дошла до маленькой девушки-девочки в белом халате, князь Васильчиков немного замялся, и тут эта особа сама подсказала ему, что говорить.
– А это пресветлая госпожа Лилия, собственной персоной, – нежным голоском произнесла она, сделав книксен, – прошу вас любить меня и жаловать.
И тут Даша, вынырнув из-за моей спины, обомлела и тихо воскликнула:
– Да ведь это же она, Николай Иваныч… Та самая девочка-целительница! А…
В этот момент госпожа Лилия бросила на Дашу всего один пристальный взгляд из-под стекол очков – и та осеклась и покраснела.
– Вот так-то лучше, – без всякого шутовства негромко сказала девушка-девочка, подходя прямо ко мне, – не надо нам тут лишнего шума. И так мой приемный папочка вчера тут так пошумел, что французы с англичанами еще неделю икать будут. И не удивляйтесь, Николай Иванович, вчера это действительно была я. – Она мило, но как-то холодно улыбнулась мне и похлопала ресницами. – Помогла кому смогла – на быструю руку, без самого необходимого… – Тут она нахмурилась и тон ее слегка изменился. – Пришла в ужас от условий, Асклепий вас побери… И вот сегодня привела к вам Галину Петровну – разбираться, как вы дошли до жизни такой. Скажу вам как коллега коллеге: для нынешних времен у вас чуть ли не образцовое лечебное заведение, а вообще ужас-ужас-ужас. Пылища, грязища, микробы по палатам стадами ходят.
Только тут я подумал, что, первое мое впечатление, пожалуй, было обманчивым. Машкерадом тут является облик девушки-девочки, а вот то, что сидит у этой «девицы» внутри, пожалуй, будет постарше меня самого. И вообще – чтобы вести серьезный разговор, следует разогнать любопытных и остаться с гостями наедине.
– А ну-ка все разошлись по своим местам! – велел я подчиненным. – А то собрались как на базаре. А вы, больные, живо по палатам! Нечего тут любопытничать, и без вас справимся!
Как по мановению волшебной палочки, толпа вокруг нас рассосалась.
– И кто же вы такая на самом деле, пресветлая госпожа Лилия? – тихо спросил я у странной девушки-девочки, когда наши кумушки-медсестры и сердобольные вдовицы отошли за пределы слышимости. – Неужели вы ангел, ниспосланный нам, грешным, для вразумления и поучения?
– Я отнюдь не ангел, милейший Николай Иванович! – насмешливо хмыкнула та, блеснув стеклами огромных очков. – Я Лилия, дочь Афродиты, богиня первой юношеской любви и по совместительству – ваша коллега-доктор! Возня с телячьими отроческими чувствами для меня обязанность, а медицина – любимое дело, как говорят англичане, «хобби».
Все это было сказано с таким серьезным видом, что у меня не возникло никакого желания рассмеяться над шуткою про «богиню». А так я лишь слегка улыбнулся, весьма озадаченный тем, что они все, включая и Васильчикова, вели себя так, словно эта Лилия сказала совершенно очевидную вещь.
Тем временем Лилия вздохнула и продолжила:
– К сожалению, даже боги не могут делать всего что захотят, а вынуждены выполнять предписанное судьбой. И не смотрите вы на меня так, как Пан на новые ворота – лет мне так с тысячу или поболее; а все оттого, что родилась я тогда, когда дядюшка уже отправил наше семейство в изгнание, а потому у вас тут, в верхних мирах, почти не известна. И не обращайте внимания на мой внешний вид, просто моя должность на Олимпе требует, чтобы богиня подростковой любви выглядела как нечто среднее между девушкой и девочкой. И не берите в голову всякие глупости – зла, как бывший папенька, я не творю, разврат, как маменька, не проповедую, дядюшка, в отличие от всего прочего семейства, меня любит, так что воспринимайте меня такой, какая я есть…
Преодолевая растерянность, я все же счел своим долгом сказать этой маленькой «богине»:
– Должен признать, госпожа Лилия, что после вашего визита многим нашим раненым изрядно полегчало, а некоторые и вовсе будто вернулись с того света… Это очень похоже на чудо… И мои пациенты желают снова вас увидеть…
– Ну и чудненько! – звонко сказала «богиня», радостно похлопав в ладоши (ну снова чисто дитя, как будто только что не разговаривала со мной подобно взрослой умудренной даме). – Хотели – и вот я снова тут! Только теперь, уважаемый Николай Иваныч, мой визит вполне официальный, в составе компетентной комиссии, и мы не ограничимся наложением рук; мы, любезный доктор, осмотрим, с вашего позволения, этот госпиталь на предмет того, что тут можно улучшить, что изменить, а что и необходимо искоренить… Словом, показывайте нам, что тут у вас есть… А мы уж, не извольте беспокоиться, поможем вам навести тут идеальный порядок…
Сказать, что я был ошарашен столь дерзкой и совсем не характерной для ребенка речью – значит ничего не сказать. Это что же?! Эта, с позволения сказать, богиня подростковой любви будет отдавать распоряжения мне, заведующему военным госпиталем?! Да что она вообще понимает в медицине? Мало иметь особый талант и так называемую «легкую руку», к ним необходимо обладать систематическим медицинским образованием, в противном случае она не доктор, а лишь действующий по наитию знахарь…
В замешательстве, на мгновение утратив дар речи, я поднял глаза на господина Серегина, который, несомненно, являлся самым главным начальником.
– Да вы не обижайтесь, Николай Иванович, юношеский максимализм, который так и прет из нашей Лилии – это издержки ее видимого возраста! – добродушно сказал он, одновременно строго посмотрев на «богиню». – Простите, ради Бога. Она иногда путает свои ипостаси, но это не со зла. Что, однако, ее не оправдывает. Лилия! – обратился он к ней. – Немедленно извинись перед доктором Пироговым! То, что тебе было дано от рождения в виде особого таланта, доктор постигал упорной учебой, и не всегда его учили истинам, попадались в учебном материале и заблуждения. Но он в них не виновен. Важно то, что он своей деятельностью опроверг множество таких заблуждений и уже собственных учеников учил более правильным вещам, чем учили его. И если он чего-то еще не знает, то в этом его беда, а не вина, и мы эту беду должны исправить. Понятно?
– Простите меня великодушно, доктор… – Лилия с покаянным видом подошла ко мне и склонила голову. – Я была не права… Я не подумала, что могу вас обидеть… Пусть я и богиня, но я не совершенна. Совершенен только дядюшка, вы еще зовете его Всевышним и Творцом…
И в этот момент ее громадные очки соскочили с кончика носа, упали на пол и разбились вдребезги. Лилия подняла с пола пустую оправу, осмотрела со всех сторон и со вздохом снова нацепила на нос, а потом, присев на корточки, поводила рукой над разлетевшимися по полу осколками – и, что за диво? – кусочки стекла поднялись в воздух маленьким вихорьком и заполнили предназначенное для стекол место в оправе. Раздался легкий щелчок – и вот уже мельчайшие осколки будто срослись меж собой, снова образовав стекла очков! Что за фокус?! Или не фокус?!