Север Северище
Шрифт:
– Да, я дал такое рапоряжение. Скажите, что вам надо, я все назову.
– Но, позвольте, я сам заканчивал лесотехнический институт, имею производственный опыт работы в леспромхозе, никакой ошибки в правильном понимании любой заполненной формы отчетности не допущу, -
пояснил Александр Антохин. – Я приехал пропагандировать достижения Комсомольского леспромхоза, приехал из газеты министерства, которому он принадлежит.
– Я вижу, что вы приехали копать компромат, а не помогать нам. В таком случае вы в Москве карьеру не сделаете.
Журналисты так опешили, что столичный только и произнес:
– Но в таком случае, надо полагать, и ваш леспромхоз не может стать
Не успели Александр и Павел покинуть кабинет Щербака, как из него выбежала секретарь и крикнула:
– Антохина срочно вызывает на разговор заместитель министра Гвоздецкий Вилли Иосифович.
Этот крупный чиновник пробыл несколько дней здесь. Сегодня вылетел в Москву через Тюмень, где его нашел Борис Борисович, чтобы нажаловаться на строптивого писаку.
Александр Прокопович после телефонного разговора с замминистром, которого хорошо знал, рассказал:
– Вилли Иосифович попросил меня работать здесь в контакте с учеными нашего института. Я ему пояснил, что у меня с ними абсолютно нормальные отношения. Только дела ученых и публициста имеют разные специфики. Каждый занимается своим. Вот, вкратце, и все содержание беседы с Гвоздецким.
Павла в этом происшествии больше всего поразило то труднообъяснимое обстоятельство, что таежник угрожал москвичу, лесозаготовитель из глубинки пообещал сломать карьеру журналиста центрального издания. И за что? За то, что Антохин исполняет профессиональный долг, не допуская ни малейшего нарушения в выполнении своих обязанностей. Значит, в микромире Щербака идет потайная жизнь, как на Хитровке. Директор леспромхоза ощущает себя кукловодом в театре, а нас, даже, полагал Павел Афанасьевич, первого секретаря райкома КПСС Н. М. Краткого, не более чем куклами. Отводит глаза от негатива, ловко и хитро всех обманывает выдумками. Казалось бы, что может быть секретного в таком обычном деле, как валка леса?
Status in statu – вот что это такое, если говорить по большому счету. Здесь и в любой другой точке Союза, внедряя античеловечность, верховодят Бровастый и камарилья, которую образуют враги Отечества. Мы живем в век лжи, любезничанья и вранья, интеллигентской чуши.
Изумительный рабочий талант Молитвина, которого такой же вальщик из Иркутской области в кругу товарищей со всей страны, в деляне – не на трибуне, справедливо назвал «единственным в России», и то используют жульнически. Развращая общество, уничтожая нравственность, поражают Родину, готовят ей несчастья. Так осы умервщляют пчел. Они - негодяи, обкрадывающие державу, одержимые бесом, находящие удовольствие в злодеяниях.
У этого Щербака, решил Котов, глаза хищника. Временщик, чудовищное существо. Человеконенавистнического, шизофренического исповедания. Устроил плотную завесу лжи там, где солнце трудовой истины могло согревать каждого.
ЗАТО НА ШЕСТИ ЯЗЫКАХ ПРОЧТУТ
Из миллионов коммунистов почти никто не знает, хотя все вместе они как члены КПСС заполнили бесчисленное количество анкет, что есть такие, в которых присутствует потрясающая строка: «Управляем или нет?» Интересуются этим, когда подбирают ключевые фигуры. Как может быть, скажем, в мирное время самостоятельной личностью министр обороны? Подбирая кандидатуру на такой пост, в первую очередь смотрят на рабскость как определяющую черту характера. А вдруг надо будет расстрелять собственных, ни в чем не повинных граждан в Новочеркасске? Поэтому от Маршала Победы Г. К. Жукова, который способен противостоять негодяйству, лучше заблаговременно избавиться.
Кадры всех последующих партийных ступеней контролируются в сущности такими же способами, большинству коммунистов вовсе не известными. Главное здесь в том, что никто из них не может победить партию, а в случае несогласия нижестоящего с вышестоящим «неосторожника» как раз и спрашивают: «Ты против КПСС выступаешь?» И все переходит из области человеческой в догматическую, где личность уже ничего не значит, она - ноль. Фактически партия пользуется вечной технологией подлости. Еще задолго до обретения ею власти точно по такой же методе убивал Шатова Петр Верховенский, ссылаясь на необходимость душегубства требованиями мифического «общего дела». Палач Лейба Бронштейн объяснял проливаемую обильно кровь «задачами революции».
Читатель помнит о персональном деле Павла Котова. Его жалоба о неправильном исключении из партии была рассмотрена в райкоме Москвы, где располагалась ЦНИССТРОЙНЕФТИ, и оставлена без удовлетворения. Но разбирались в грехах коммуниста без участия самого «нарушителя», что явилось противоуставным деянием. На этом основании Советский райком КПСС затребовал дело, и оно поступило сюда. Никаких компрометирующих Павла Афанасьевича материалов не оказалось, какими-либо данными для исключения его из партии первичная парторганизация не обладала. Все для журналиста в данном случае завершилось благополучно.
Но в этом же самом райкоме ситуацию один к одному с котовской в отношении учителя-физика Пионерской школы Афиногена Ивановича Серова, тоже прибывшего из Москвы, разрешили совершенно по-другому. Перед заседанием парткомиссии пришло с сопроводиловкой Центрального Комитета КПСС кляузное письмо Волгоградского районного отдела народного образования г. Москвы в отношении педагога. Высшая инстанция рекомендовала, выражаясь юридическим языком, «в силу открывшихся новых обстоятельств», дать оценку действиям Серова в Волгоградском райкоме столицы, где есть возможность проверить все факты, выслушать хорошо знающих Афиногена Ивановича его коллег, и просила руководителей таежных коммунистов обеспечить явку Серова в Москву в день разбора партийного дела. Сдрейфив перед контролем ЦК КПСС, заведующий орготделом Адамкус приватно посоветовал педагогу написать заявление, что он согласен, после длительного обдумывания, с исключением. И сразу же вступить в ряды «руководящей и направляющей» заново. У нас, мол, никто этому препятствовать не будет, «все обговорено с Никитой Матвеевичем». Афиноген Иванович, чтоб избавиться от дальнейшей нервотрепки, внял этому «мудрому» совету. И уже через год он стал, как сам говорит, «дважды коммунистом».
Характерен для системной лжи, которая в правилах нынешней законной власти, такой эпизод таежного бытия. Вышел журнал «Советский Союз» с публикацией о Советском районе. О ней заговорили оказавшиеся в коррпункте Павла Котова еще двое журналистов, когда в него заглянул Краткий.
– Никита Матвеевич, - обратился к нему один из работников пера. – В этом очерке допущено шесть дичайших ошибок, за каждую из которых, появись она в наших газетах, вы немеденно потребовали бы отстранить написавшего материал от должности.
– Назови две.
– Первая. Государственная студия телевидения в Комсомольском представлена как любительская Малиновского леспромхоза, и тем самым профессионалы телеэфира во главе с руководителем Оракуловым, награжденным за высокий уровень мастерства грамотой Верховного Совета СССР, стали вдруг самодеятельными кружковцами.
Вторая. Указана температура воздуха такого низкого градуса, которой не только не бывает никогда, но ее невозможно замерить – лопнет термометр.
И на это Никита Матвеевич, может быть, изо всех номенклатурщиков СССР самый правдивый, ответил как будто так и надо: