Север
Шрифт:
На душе сразу как-то полегчало. В самом деле, все получалось пока так удачно, так просто! Ну, если забыть о встрече с громадной тварью. А о ней и надо забыть. Все, чудовище, кем бы оно ни было, осталось далеко позади! Нанас даже молодецки прихлопнул в ладоши, будто разобрался с великаном окончательно и теперь руки отряхивал.
И лес, который, в общем-то, ничуть не изменился, здесь, возле развилки, совсем не вызывал чувства тревоги. Березы и елки если и казались порой живыми существами, то не опасными и злобными, а доброжелательно-любопытными, с интересом разглядывающими и эти непонятные пересекающиеся гнутые просеки, и странные квадратные образования вдалеке. Дувший теперь уже совсем ощутимо ветер
И вдруг Сейд, который остался рядом с оленями, призывно залаял. Сразу навалилась тревога, под ложечкой засосало. «Неужели опять? Неужели оно их все же догнало? Вот, не надо было о нем вообще вспоминать!»
Но Сейд смотрел не туда, откуда они приехали. Его морда была повернута в сторону Оленегорска.
Нанас выбрался из сугроба на дорогу и поспешил к нартам. При его виде пес коротко гавкнул и вновь навострил уши. Человек тоже прислушался, но ничего не услышал.
– Что? – спросил он у Сейда.
Тот мотнул белой головой, то ли просто избавляясь от насыпавшегося снега, то ли признаваясь, что пока сам ничего не может понять. Затем встряхнулся уже всем телом и побежал по дороге в сторону, ведущей к Мурманску. Остановился, призывно залаял и снова сделал несколько торопливых шагов. Псу это место явно пришлось не по душе, и он старался всеми силами дать Нанасу понять: отсюда надо убираться, и поскорее.
Парень и не собирался противиться. Ему самому хотелось отъехать подальше от селения, прежде чем останавливаться на ночлег. Слепые окна давным-давно заброшенных коробов будто прозрели и теперь внимательно вглядывались в Нанаса и его животных сквозь снежную пелену.
Он забрался в кережу и погнал оленей вперед.
Однако далеко они уехать не успели.
Сейд стал беспокойно оглядываться назад все чаще и чаще, поскуливая и словно умоляя Нанаса гнать вперед еще быстрее. Но олени и так уже бежали на пределе своих возможностей.
А потом Нанас услышал странный жужжащий звук.
Тот быстро приближался к ним сзади, вскоре превратившись из жужжания в громкий тарахтящий треск. Живое создание такой звук издать никак не могло! Может быть, Нанас вторгся в чьи-то владения, растревожил поселившихся на месте исчезнувших из Оленегорска людей злых духов? Вот почему Сейд звал его уйти из проклятого места!
Сквозь нарождающийся буран разглядеть преследователя никак не удавалось. Но духи могут вполне оставаться невидимыми, пока сами не изволят показаться человеку. Нанас заклинал оленей бежать быстрей, но тем становилось все сложнее пробираться сквозь снежное крошево. Трещание становилось все ближе, все громче…
Нанас оглянулся через плечо еще раз, и наконец преследователь решил позволить ему себя увидеть. У парня отвисла челюсть…
За ними, стремительно их нагоняя, мчались… нарты. Удивительным и странным было то, что нарты, на которых восседал человек, ехали… сами! Колдовство! В них не было запряжено ни единого оленя! Зато у самих самобеглых нарт спереди было что-то вроде рогов, раскинутых в стороны. За них и держался рукой седок.
Это был странный человек – или кто-то, пожелавший показаться Нанасу человеком. Одет он был непривычно, а в свободной руке держал вместо хорея короткую палку. Палку он вытянул в сторону Нанаса, и ничего хорошего это не предвещало.
А дальше все произошло столь быстро, что позже, вспоминая эти мгновения, Нанас, несмотря на прекрасную память, не мог точно сказать, какое из них за каким следовало – все будто случилось разом…
Мужчина отпустил рога своих нарт и взялся за палку обеими руками. Он уже приблизился настолько, что было видно, как он прищурил один глаз.
Зарычав так, что Нанас услышал это даже сквозь непрекращающийся
Но был же еще дротик! О нем Нанас подумал в последний момент, когда человек на колдовских нартах снова прижал к плечу плюющуюся огнем палку и прищурил один глаз. Схватить дротик, размахнуться и бросить – на все это у Нанаса ушло, пожалуй, не многим больше времени, чем нужно на то, чтобы моргнуть.
Громыхнула, плюясь уже в небо, и вырвалась из вскинутых рук преследователя страшная палка, а сам он, медленно откинувшись назад, сорвался со своих ревущих нарт и покатился по снегу прямо под ноги Сейду. Его нарты, потеряв седока, круто свернули с дороги, подпрыгнули на обочине, задрав кверху полозья, и опрокинулись в сугроб, с диким скрежещущим воем взметнув к небу белый столб снега. И сразу стало тихо. Тихо так, что у Нанаса зазвенело в ушах. Только сейчас он заметил, что все еще сжимает в левой руке, хорей, и тут же отбросил его в сторону. Олени, косясь назад испуганными глазами, остановились не сразу. Они опять дрожали всем телом, как тогда, при падении огненных нарт небесного духа.
Однако Нанасу было сейчас не до оленьего спокойствия. Он выпрыгнул из кережи и бросился обратно, туда, где чернело распростертое на дороге тело. Пробегая мимо опрокинутых нарт чужака, он почувствовал резкий, неприятный запах. Незнакомый и, в то же время, на что-то неуловимо похожий… Ну конечно! Небесный дух, огненные нарты! Оттуда, где они горели, тянуло почти тем же.
Его бывший преследователь был мертв.
Это был обычный человек.
Дротик попал ему в левый глаз, застряв глубоко в черепе. Правый, широко распахнутый, с ужасом уставился в темное, пасмурное небо. Снежинки падали на его лицо и тут же таяли, словно человек был еще жив…
На щеках и подбородке мужчины была такая же густая, как и у небесного духа, щетина. Только эта была черной, без единой седой искры, как и его растрепанная косматая шевелюра. Мертвеца, скорее, можно было назвать парнем – вряд ли ему исполнилось больше лет, чем самому Нанасу.
Одет он был во что-то, совсем не похожее на малицу. Наверное, нечто подобное небесный дух и называл шубой. Самое странное, что эту шубу явно сшили не из шкур, во всяком случае, не из оленьих. Она была темно-синего, как черничные ягоды, цвета, короткой, а полы ее скрепляли между собой черные кругляши, просунутые в узкие прорези. На ногах человека были надеты серые штаны из такой же шкуры, заправленные в совсем уж невообразимые черные каньги [9] с продетыми во множество отверстий узкими веревками, завязанными сверху. На подошвах были вырезаны угловатые узоры, и выглядели эти подошвы так, словно были сделаны из черного дерева или из камня. Пушистая рыжая шапка, наверняка из лисьего меха, валялась в стороне.
9
Каньги – короткая, чуть выше щиколотки, саамская обувь из оленьих шкур.