Северная Пальмира
Шрифт:
– Что искать?
– Что угодно. Все, что можно использовать против неё.
– Может…
– Я же сказал: нет! И пальцем её не смей коснуться. Если узнаю, оторву тебе все, что можно и что нельзя оторвать. И твоим гениям – тоже. Кстати, я все хотел спросить, у них есть что отрывать?
– Есть… – хихикнул Макрин.
– Так действуй. И молись богам, чтобы наш замысел удался. Чтоб какую-нибудь гадость тебе удалось найти.
– Может, придумать? Можно было бы… – Фантазия сочинителя тут же включилась в работу.
Бенит отрицательно покачал головой:
– Только правду. И ничего кроме. Тем страшнее будет удар. Старайся,
Была уже полночь. Часы, установленные на старинном здании Регии, отбили положенное число ударов.
Валерия лежала на кровати, сцепив пальцы в замок, и смотрела в стену. За эти годы она привыкла к своей комнате, к узору на потолке, к столику с бронзовой фигуркой Минервы и к удобному плетёному креслу. Теперь её комната казалась ей карцером. Хотелось немедленно уйти. Но уйти было нельзя. Ещё два года никуда нельзя уйти.
В большом таблине слышались шаги, голоса – никто из весталок и их служанок не ложился. Весь Дом напоминал растревоженный улей. Heсколько часов назад весталки мысленно уже похоронили свою Великую Деву. Может быть, кто-то даже начал спешно готовиться к обряду у Коллинских ворот. И – не сбылось. Она вернулась. И теперь они обсуждают, спорят и никак не могут наговориться. В их маленьком тесном мирке, полном мелких и яростных склок и подозрений, вдруг разразилась настоящая буря. Разумеется, многие не верят в её невиновность. И очень бы хотели, чтобы она была виновата и…
Валерия на них даже не злится. Жизнь в Доме сытна и однообразна. Здесь процветают зависть и шпионство. Каждая новая тряпка обсуждается, как улика в суде. Каждое слово переиначивают и придают ему иной смысл. Здесь комплимент становится обидой, жалоба – оскорблением, и дружба всегда заканчивается враждой. И все прикрыто панцирем благочестия. С каким удовольствием Валерия покинет этот Дом! Вот только Веста… Ведь она ей служила. Служила, забывая себя, но не смогла забыть.
Верма расхаживала по комнатке взад и вперёд. В четвёртый или пятый раз охранница предложила Валерии вина. Но весталка лишь отрицательно покачала головой. Лихорадочные пятна горели у неё на щеках.
– Все-таки мы его обхитрили, – рассмеялась Верма. – Представляешь, как он сейчас бесится? Радио уже сообщило о несправедливом аресте и о твоей невинности. Просто так дело не замажешь. Все будут судачить. Мы выставили Бенита идиотом. Причём мстительным идиотом. Завтра же надо обратиться в «Акту диурну» и рассказать о подлых интригах Бенита. Тебе не могут отказать…
Валерия механически кивнула.
– Представляю, что сейчас творится в «Акте диурне».
– Думаю, скоро люди поймут, кто он такой, – предрекла Верма. – Бот тогда мы повеселимся. – Она взяла чашу с вином и, решив, что Валерия пить не будет, сделала большой глоток. – А может быть, и не поймут. Самое слабое место в человеческом организме – это Капитолий. – Она постучала себя по лбу. – Говорят, бог Логос когда-нибудь будет править миром. Но я думаю, что это очередная басня, очередной обман, что-то вроде исполнения желаний Бенитом. «Пишите мне, друзья мои, и я все исполню, – довольно точно подражала Верма голосу Бенита. – А пуще всего желайте, чтобы вашего соседа посадили в карцер, да ещё сообщите, за что. Уж это-то желание я исполню с радостью!»
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула девочка лет пятнадцати:
– Верма, тебя к телефону.
– Сейчас мы узнаем, что некто умер от злости, – фыркнула Верма и вышла.
Девочка задержалась на мгновение, бросила на Валерию взгляд украдкой и уже хотела выйти, как Верма влетела вновь в комнату.
– Марк Габиний только что передан в руки исполнителей! – выкрикнула охранница.
– Как… – У Валерии задрожал подбородок.
– Бенит все-таки победил, – констатировала Верма и налила себе ещё вина. – Но это можно было предположить. Всем нам пришлось чем-то пожертвовать… Гм… так сказать.
– А чем жертвовала ты? – с неожиданной яростью воскликнула Валерия. – Предавалась Венериным удовольствиям с Марком? И это-то жертва?! Да любая женщина отдаст полжизни, лишь бы очутиться у него в постели!
– Да?… А я и не знала… – Только теперь Валерия заметила, какой наглый у охранницы взгляд. У шлюх в лупанариях такие глаза… наверное. Верма только что была в постели с Марком. Валерия содрогнулась от непреодолимого чувства гадливости. Верма вдруг сделалась ей отвратительна. Оттраханная самка…
– Неужто ты думала, что Бенит не попытается отыграться? – Верма пожала плечами. – Я полагала, что ты готова пожертвовать Марком…
– Нет! – закричала Валерия. – Никогда! – Солгала, конечно. Ведь с самого начала она понимала, что Бенит будет мстить. Но надеялась… На что она надеялась? Ни на что. Просто закрыла глаза и запретила себе думать о том, что будет дальше, после розыгрыша.
После унижения Бенита.
Но ведь она с самого начала знала, что это – жертвоприношение.
– Думаю, Марку особая опасность не грозит. Ну посидит месяцок-другой, отведает касторки с бензином… – рассуждала тем временем Верма.
Как легко она об этом говорила! Она, которая делила ложе с Марком. Он обнимал её, а она…
– Мы должны отнять у него Марка, – прошептала Валерия. – Мы должны придумать, как это сделать.
– Отнять Марка, – повторила Верма. – Отнять Марка у диктатора может лишь один человек в Риме. Но я не уверена, что у него это получится. Может быть… лучше оставить все как есть? Если мы будем продолжать драку, это только раздражит Бенита. Будем благоразумны, и он отпустит Марка. Мы дали ему понять, что нас, – она едва заметно сделала ударение на слове «нас», – трогать не стоит. Он же умный человек. Он поймёт наш урок. Над Марком он, конечно, поиздевается. Но не убьёт.
Валерия слушала её и с каждым её словом чувствовала все отчётливее свою ненужность, старость и свою вину – перед Марком, перед Вестой. И ещё почему-то – перед Вермой.
Валерия ненавидела себя за совершённую глупость. И, главное, за то, что глупость не доставила ей радости. Верма была с Марком. А ей, Валерии, досталось лишь раскаяние. И ещё досталась боль утраты. Независимо от того, спасётся Марк или нет, – только боль утраты.
Кумий возвращался с пирушки Сервилии совершенно пьяный. При каждом шаге Кумий поминал Орка. Нога болела больше обычного. Он шёл и хромал. Он теперь почти постоянно хромал. И – главное – на правую ногу. Совсем как Элий. Многие противники Бенита демонстративно носят траур и хромают. Сандалии с неравными по высоте подошвами вошли в моду. Кумий скосил глаза на всякий случай, чтобы удостовериться – не тёмное ли на нем, не примут ли его лохмотья исполнители и вигилы за траур. Слава богам, на нем какая-то пёстрая тряпка, и на ней надпись «Я люблю Бенита».