Северная Пальмира
Шрифт:
– Невозможно. – Лицо Шидурху-хагана окаменело. Просить о чем-то каменного истукана немыслимо. Разве что намазать ему лицо киноварью. Вернее, кровью…
– Освободи его, я тебе приказываю! Или…
– Что – или? Ты меня убьёшь? Нет, Элий, ты не можешь этого сделать. А вот он – может. И потому его я ни за что не отпущу. И помни, римлянин, я тоже рискую. Не меньше тебя. Собой и женой своей, прекрасной Гурбельджин-Гоа. Если он узнает, что я спустил с неба дух Вечерней звезды и запер его в теле несравненной Гурбельджин-Гоа, чьи щеки похожи на снег, политый кровью, нам обоим конец. И мне, и ей.
– Этот парень терпит каждодневную непрерывную пытку. Подумай об этом.
– Что тут
Слово «Нисибис» всякий раз вызывало взрыв почти физической боли. И с годами она не слабела. Наверное, такую же боль испытывает Всеслав.
– Ты лжёшь, Шидурху. Это не ошибка. Так ошибиться нельзя. Ты сделал это намеренно. Ты нарочно оставил душу Всеслава в теле. Ты знал с самого начала, как все будет.
Шидурху не стал оправдываться.
– Конечно знал. Как же ещё мне было пленить Сульде? Из мёртвого тела его дух тут же ускользнёт. А так его душа переплелась с человеческой и оказалась намертво прикованной к телу. Что-то вроде двойного капкана. Только я могу создать такое, – он засмеялся и, обернувшись пёстрым змеем, заскользил по полу атрия. – И не надо хвататься за меч. В облике змея я неуязвим. А от тебя подобной сентиментальности я не ожидал. Одна смерть, одна душа – разве это малая цена за неначавшуюся войну? За десятки неначавшихся войн? Продержись год, сделай так, чтобы Сульде не ускользнул. Тогда целый год нигде не будет войн, и ворота Двуликого Януса закроются навсегда. Ты ведь этого хотел! Почему ты так переживаешь? Люди власти считают жизни и души на тысячи. Научись и ты этому счёту…
Элий схватил змея и поднял над головой, сдавливая двумя руками. Змей распахнул влажную розовую пасть, раздвоенный язык рванулся наружу. Зубы были остры. И Элий знал, что они ядовиты. Змей хлестнул хвостом – ощутимый удар пришёлся по рёбрам. Гладиатор пошатнулся и едва не упал, поскользнувшись на мокром полу. Но змея не выпустил.
– Зря… – прохрипел змей. – Все р-р-равно не убьёшь. Я всего лишь выполнил уговор. Взял деньги и исполнил желание.
– Ты лжёшь, Шидурху! – Элий ещё сильнее сдавил пальцы. Силы бы достало и камень расплющить. Но змей лишь раскрывал и закрывал рот. И издавал какие-то сиплые звуки. Смеялся? Это хихиканье привело Элия в ярость. – Я просто рассказал тебе о своей мечте! Всего лишь рассказал! Ты украл у меня деньги. Никакого уговора не было! Вспомни! Не было уговора! Ты сам отыскал меня и сказал, что я должен сражаться на арене, и тогда моё желание исполнится! Ты сказал, что Сульде будет прикован к арене моей волей. Я должен стать гладиатором – и этого достаточно. Ты солгал! Ты ничего не сказал про Всеслава! Ты сделал эту подлянку без меня и не для меня. – Он опять тряхнул змея. – И не для Рима! Ты спасаешь себя и своё царство от Чингисхана и его бесчисленных кочевников с помощью меня и этого мальчишки. Пока мы дерёмся, Чингис не воюет.
– Каждый защищается, как умеет. Тебе-то что? Да, я спасаю моё царство Си-Ся… Какое мне дело до надменного Рима? Но ты вместе со мной спасаешь Рим. И что тут такого плохого?
– Боль Всеслава.
– Ты же гладиатор, Элий. А орёшь, как весталка, которую изнасиловали.
Элий отшвырнул змея в угол. В следующую секунду его уже не было в атрии. В раскрытую дверь летел снег.
Иэра стояла на коленях возле бассейна в своём атрии. Стеклянный потолок был убран, и в атрий беспрепятственно падал снег – мягкий, пушистый. Он шёл сплошной пеленой и укутывал скульптуры в мягкие одеяла, он ровным покровом ложился на пол и пушистыми горками плавал на воде. Иэра водила пальцем меж крошечных белых сугробов и улыбалась.
– …Гурбельджин-Гоа, – едва слышно шептала тёмная вода в бассейне. – Женщина с румянцем, похожим на кровь, пролитую на свежевыпавший снег. В ней заключён свет звезды Любви.
– Гурбельджин-Гоа, – повторила Иэра. – И кровь на снегу… Это не твой бой, Элий. Сожалею, но Сульде предназначен не для тебя.
Глава XII
Игры в Северной Пальмире (продолжение)
«Напрасно сенатор Флакк ищет сторонников. Рим отныне един. А сенатор Флакк может создать оппозицию из своей единственной персоны».
«Предатели и клеветники, покидая Рим, бегут в Альбион».
«Завтра Фавналии, праздник сельского Фавна».
«Все жители Вечного города должны сдать не меньше фунта меди на завершение статуи Геркулеса. Приём меди производится у спуска Победы [32] ».
32
Спуск Победы – наклонная дорога, по которой можно было въехать с Велабра на Палатин.
33
12 февраля.
Накануне Элий получил странное письмо.
«Завтра в восемь утра жду тебя в доме трех елей на Яблоневой улице. Бери с собой Корда. Дом с резным крылечком».
И все. Ни подписи. Ни объяснения. Но почерк был хорошо знаком. Почерк Квинта. Верный фрументарий уж пять дней как пропал, оставив невразумительное письмо, и вот наконец объявился. Неведомо, сильно ли на Элия подействовало изгнание, но вот что Квинт сделался не похож на себя прежнего – это точно.
Теперь, следуя указаниям, Элий и Корд пробирались по узкой тропинке в снегу. Месяц лютень выдался в этом году и в самом деле лютым. Деревья были изукрашены инеем, все стены в белой изморози, на стёклах разрослись белые разлапистые ветви.
Дом стоял на отшибе – чёрный, укрытый шапкой снега, за тесовым забором. То есть половина дома была за забором, а половина выставлялась наружу, никак не укрытая, – видать, хозяин летом начал возводить забор, да не закончил. Все окна были тёмными. Пёс, выскочивший из будки, загромыхал цепью и залился отчаянным лаем. Но на вой и лай никто в доме не обратил внимания. Элий вытащил из-под лисьей шубы листок с адресом и при свете фонаря перечитал.
– Это точно здесь? – спросил Корд, пританцовывая, – ноги его в тонких кожаных сапогах мёрзли.
– Похоже.
Элий опасливо покосился на беснующегося кобеля, но к двери подошёл и постучал. Никакого ответа. Дом спал непробудным сном, увязнув в белых, сахарно искрящихся сугробах.
– Рано прибыли, – сказал Корд. – Может, что перепутали?
– Перепутали? Что мы могли перепутать? – Элий вновь изо всей силы грохнул в дверь.
В этот раз в двух окнах вспыхнул свет. Внутри послышалась какая-то возня, загрохотало опрокинутое ведро, кто-то ругнулся, и дверь распахнулась. На пороге вместо Квинта появился здоровенный мужик раза в полтора шире Элия в плечах. Он был в одних полосатых синих с белым портах и босиком. Мускулистые его плечи и грудь равномерно перетекали в объёмистый живот. Огромная башка казалась ещё больше от рыжеватых буйных кудрей, картофелина носа покоилась на пышных пшеничных усах. Мужик держал в руке электрический фонарь и светил в лицо гостям.
– Сократ! – изумился Элий, узнавая товарища по арене.
– Император? Хе… – только и сказал Сократ в ответ.
– Квинт здесь? – спросил Элий. От голого торса дородного богатыря в морозный воздух поднимался пар.
– Заходи! – Хозяин отступил в глубь дома.
Они миновали сени, в которых, как показалось Элию, кто-то стонал и ворочался («Уж не слуги ли спят в таком холодном атрии?» – подивился римлянин), и прошли в жарко натопленную комнату.
Под потолком мирно горел светильник на три лампы, обвешанный рядами шёлковой материи с бахромою. Посреди комнаты – широкий дубовый стол и вокруг него скамьи широкие, ладные. Печь, выложенная изразцами, ещё с вечера не остыла, источала слабое тепло. Элий снял шапку и скинул шубу, оставшись в одной шерстяной белой тунике с длинными рукавами. Мужчине не положено носить тунику с длинными рукавами, но в этом климате приходится поступаться многими правилами. Корд тем временем скинул свой полушубок и жался к печке, радостно хлопал по ней ладонями, пританцовывая и подвывая.