Северное Сияние
Шрифт:
По правую руку от Эльвиры стоял Модест. И третья брошенная на пол черная линия, легшая на пол слева от него, одновременно отсекла от нас всех Эльвиру — царевна оказалась внутри небольшого треугольника, одной из вершин только создаваемой гексаграммы. Теперь никто из внешнего мира не мог бы к ней попасть; но и сама она без создающего конструкт навигатора покинуть защитную капсулу не могла.
Очередная линия оказалась на клубящемся мглой полу, и следом еще одна — одновременно заключая в следующую крепость вершины гексаграммы Модеста. Эта линия легла прямо перед
Рассказать о своем беспокойстве фон Колеру?
Теперь я так и собирался сделать, потому что всегда руководствовался принципом, что в непонятной ситуации лучше задать вопрос и выглядеть дураком, чем после выглядеть дураком из глубокой лужи. И корил себя за то, что промолчал еще до начала создания конструкта. Но сейчас сделать ничего уже точно не получится, необходимо дождаться окончания создания защитной конструкции — попытка отвлечь профессора от процесса плетения может стоить слишком дорого. И вдруг, совершенно неожиданно, мое беспокойство прошло как не было, и даже наоборот — появилось чувство полного и безмятежного спокойствия.
Одновременно с тем, как профессор взмахнул рукой, готовясь положить на пол последнюю, замыкающую гексаграмму линию, на плече я почувствовал легкое касание. И сразу ощутил всепоглощающую ауру тепла и любви. Любви особенной, не требующей ничего взамен. Профессор между тем бросил последнюю линию на пол, и в этот миг по его расширившимся глазам я успел заметить — что-то пошло не так.
Фон Колер должен был положить линию, завершающую начертание защитной гексаграммы. Она должна была окончательно заключить меня, Надежду и Илью в отдельные треугольники вершин шестиугольной звезды, а также завершить начертание гексагона — правильного шестиугольника, внутри которого оказывался сам профессор.
Рука профессора дрогнула на середине штриха — причем так, словно кто-то его перехватил за запястье, а он пробовал этому воспротивиться. Последняя линия уже ложилась на пол, огородив Наденьку, но зайдя внутрь звезды вдруг потеряла плавность. Клубящаяся Тьма словно вышла из-под контроля и расплавленным черным свинцом брызнула в стороны, попав тягучими кляксами на безукоризненный костюм профессора. Лицо фон Колера мгновенно перекосило, а рот открылся в беззвучном крике.
Профессор попал словно под струю сжигающей все на своем пути черной кислоты — и в последний момент рука его все же дрогнула, а завершающая линия легла криво. Щит Давида, шестиугольная гексаграмма, был завершен не полностью: тот треугольник, в котором находился я, остался открытым.
Время в этот момент для меня не просто замедлило свой бег, а совсем замерло, остановившись. Я видел застывшее лицо профессора, искаженное не болью от расплавленной обжигающей Тьмы, а от страха за нас, своих подопечных. Сомнений в этом у меня не было — слишком уж отчаянный ужас читался в глазах обычно невозмутимого фон Колера.
Несмотря на то, что время полностью остановилось, сам я не испытывал никаких неудобств. Ни следа привычной тяжести нахождения на глубине —
Обернувшись, встретился глазами с удивительной красоты женщиной. Сейчас, когда она оказалась так близко, я впервые смог рассмотреть своего ангела-хранителя без спешки и предельного напряжения сил. Как это было в тот раз, когда увидел ее во время наложения на меня слепка души.
Передо мной стояла совсем молодая, ослепительно прекрасная девушка. Не старше двадцати лет — сама по сути еще ребенок. Шагнув вперед, этот юный ангел взяла меня за руку. Она качнула головой и показала взглядом в сторону, словно предлагая покинуть пределы гексаграммы через проем, оставшийся после криво брошенной фон Колером линии, завершивший ставшую дефектной конструкцию.
Коротко глянув на профессора, я осмотрел лежащую на сером пологе незавершенную гексаграмму, оставшуюся открытой как раз на моей вершине. И не стесняясь в выражениях, мысленно поблагодарил фон Колера за привычную показуху — сначала отправить нас куда-то, а только потом объяснить свои действия.
Профессор, судя по ранам, не жилец. Умрет он в ближайшие секунды, минуты, а гексаграмма со всей командой окажется неизвестно где — не думаю, что есть составленный профессором план занятия, с указанием предполагаемого к посещению места.
Конечно, на фон Колере должен быть слепок души, но его тело уже изуродовано истинной Тьмой — и даже воскреснув, не факт что профессор сразу придет в себя. И вообще сможет вспомнить последние минуты, дни, и даже годы жизни. А вся остальная команда, заключенная в защитной гексаграмме, отправится сейчас неизвестно куда с перспективой никогда не вернуться.
— Пойдем, — между тем раздался негромкий шепот оказавшейся столь неожиданно юной матери Олега.
— А как же они? — показал я глазами на своих напарников по команде.
Прекрасная девушка только пожала плечами. Этим жестом ясно показывая, что судьба моих спутников ей не интересна. Потому что для нее была важна моя жизнь, а остальные ее не волновали ни капельки, проходя в графе «допустимые потери».
Но больше всего меня сейчас беспокоил другой вопрос: знает она, что я не Олег?
— Я не могу их бросить, — покачал я головой.
— И спасти их ты тоже не можешь, — медленно прикрыла глаза прекрасная девушка.
— Я реалист. И поэтому всегда требую невозможного, — после недолгой паузы ответил я под взглядом огромных васильковых глаз.
— Остановить тебя от безумного самопожертвования не получится? — в ответ едва наклонила голову моя ангел-хранительница.
— Но теоретически если, я смогу им помочь избежать смерти?
— Ну… — сморщила носик она, состроив гримасу, словно я спросил у нее может ли выиграть футбольная сборная Южной Кореи и команды Германии. — Как сказать, — добавила девушка и вновь пожала плечами.
Сейчас моя ангел-хранительница совсем не напоминала высшую сущность, за которую я ее раньше считал. У нее еще и смешные веснушки на носу — неожиданно увидел я.