Северные сказки. Книга 1

Ончуков Николай Евгеньевич

Пошол поп по дороге и вперёд и добежал — стоит мужик по дороге, ели вьёт; ели завьёт, проходу нет, а розовьёт — ворота. «Пусти меня, мужик». — «Как я тебя пущу: этта шол Плешко-богатырь, у меня жону отбил, не велел никого пускать». — «Пусти, я Плешка-богатыря убью, тибе жену привезу». Мужик роздвинул ели, поп прошол, спрашиват: «Тебя как зовут?» — «Меня зовут Елинка-богатырь».

Бежит поп по дороге, добежал, стоит мужик, на руках две горы держит, сожмёт руки, проходу нет, раздвинет — ворота. «Пусти меня мужик». — «Нет не пропущу, этта шол Плешко-богатырь, у меня жону отбил, не велел никого пускать». — «Пусти, я Плешка-богатыря настигну, убью, тибе жену привезу. Роздвинул руки мужик, поп прошол, спрашиват: «Я тебя как зовут?» — «Меня зовут Горынька-богатырь».

И побежал поп вперёд, сустиг Плешка-богатыря на дороги. Плешко лежит, спит, с Усынькиной женой забавляитця, Елинкина жена у ног стоит, комаров опахиват, Горынькина жена у головы комаров опахиват. Побежал поп в лес, нашол сибе по силы стяг, прибежал, Плешка-богатыря в голову ударил. Плешко-богатырь зарычал: «Што ты, жонка, худо комаров опахивашь!» Поп раздумалса: «Ах, видно, ему худо попало». Побежал в лес, принёс побольше чурак, по голове Плешко ударил. Плешко говорит: «Ах, видно, руськой комар меня кусат!» И начал на ноги ставать. Поп побежал вперёд, дальше, прочь, Плешко идёт сзаде за им. Прибежал

поп на избушку, у избушки хромой старик дровця колет. «Дедушко, запрець меня от Плешка-богатыря куда-ле». — «Куда я тебя запрецю?» Старицёк отпоясал свой кушак от малицы, и спустил штаны с жопы: «Батьшко, заходи суда, седь». Поп зашол, сидит; старицёк наколол дровця и хоцёт топить пецьку; в ту пору пришол Плешко-богатырь, выспрашиват: «Што, старик, эта попа видел-ле?» — «Я не видал». Плешко-богатырь стал старика бить. Старик осердилса, Плешка бросил на землю, да храмой ногой пнул, Плешка убил. Зашол в избушку, пецьку затопил, с гузна штаны спустил, попа выпустил, посадил возля ся, стал выспрашивать: «Куды ты, батьшко, пошол?» — «А жил я дома, служил в церкви и вышол страть; пришол козёл, ботнул меня под жопу, я на ноги скочил, козла за рога схватил, да за огород бросил, да и подумал: "Во мне силы много!" И пошол воевать». — «Ну ладно, поп, слушай жо, я тибе скажу сказку: были мы семь братов, и пошли мы в чисто поле воевать, и туча тёмно-грозна накатываитця, грусть велика; нам деватця стало некуда, мы нашли сухую кось, человеческу голову, и зашли мы в ей все сем братов и засели в карты играть. Приехал богатырь, хлеснул по сухой кости плетью и говорит: "Я тебя победил сорок лет, да ты лежишь не истлела". Поднелася голова от этой плети выше лесу стоячаго, и пала на землю, и россыпалась, шесть-то братьев у меня до смерти убило, а у меня ногу вередило». Накормил старик попа хлебом-солью и проводил его домой: «Поди, служи, молись, в старом месте и не надейся на свою силу воевать». Пошол поп домой и повёл трёх жон: Горыньки жону оставил, Елинки жону оставил, Усыньки жону оставил. Пришол домой, стал жить да быть, добра наживать, лиха избывать, и топере живёт.

48

Федор Бурмаков

Жил царь, у царя была дочь. Выходит царь на свой велик балкон, начал клик кликать: «Хто бы от меня сходил в Вавилон-город, хто бы достал мне-ка царскую порфиру и костыль? И я бы тому дал полжитья-полбытья и пол-именья своего, и дочь в замуж, а после своя долга живота на царство посадил». Идёт по городу какой-ле человек, пьяница, голь кабацкая, Фёдор Бурмакович. «Ах, ваше царско величество! Я бы сходил от вас в Вавилон-город, достал бы вам царску порфиду и костыль, да только я запилса в кабак три тысяци рублей, меня цюмак не отпустит». Царь подумал, отсчитал три тысяци денег. «Нате, слуги, снесите на царёв кабак». Снесли слуги и отдали Фёдору Бурмакову. Взял Фёдор Бурмаков эти деньги, с чумаком росчитался, а на царской дом нейдёт, на тысецю вперёд запилса. Царь ждал-пождал, а дождать не можот. «Потьте, слуги, зовите Фёдора Бурмакова, как он долго ко мне не являетця». Пришли слуги на царёв кабак. «Как же ты, Фёдор Бурмаков, долго не являишся». — «Господа министры! Я за старо росплатилса, и вновь за тысяцю запилса. Надо мне две тысецы денег, пусть царь пошлёт». Приходят министры к царю, росказывают. Отсчитал царь две тысяци денег, послал с министрами. Фёдор Бурмаков деньги взял, тысецю за старо росплатилса, на петьсот рублей шесть робочих нанел, а петьсот рублей опеть пропили. Пришол на царской дом. «Здраствуй великой государь! Теперь среди мне-ка карапь, клади мне-ка хлеба, соли, вина на три года». Средил царь карапь, давал хлеба, соли и вина, давал ищэ часть пороху, и Фёдор Бурмаков отплыл в море и приказывает своим робочим бежать под глубник-ветер.

Бежат сколькё много времени, а земли не видают. Скучно стало бежать и говорят: «Што же, Фёдор Бурмаков, сколькё мы бежим, а земли не видно?» А он и говорит: «Давай, робята, выкатим боцьку, вам и будет веселе». Выкатили боцьку, выпили вина, вси стали веселы и говорят: «Давай, робята, он бежит и мы бежим тут же куда-ле, вместях». После того видят впереди они горы белы, как молоко политы; подошли они под эти горы, под этими горами берегу нету, вытти не как, лайды нет, а в море якорной воды нету, груб тёменна, шеймы не хватают. Стали ходить о эту землю о парусах, и нашли они вроде как ручеечик, у этого ручеечка есть носоцик, лайды — человеку двумя ногами стать. Пристали к этому носоцьку к берегу. Фёдор Бурмаков взял железны храпы и ручейкём этим вышол на гору, закрычал товаришшу: «На, эти храпы возьми, за мной иди». Вышол другой на гору. С горы кричат: «Отойдите, рибята, от берегу и роспустите паруса, стойте о парусах, штобы не в ту не в другу вас не несло».

Пошол Фёдор Бурмаков с товарищом на гору, увидели Вавилон-город. Приходят ко городу, обтянулса вокруг городу огненной змей, хвос-голова в воротах. Надо бы затти в город, а затти некак. Говорит Фёдор Бурмаков: «Змей роздвинся!» Змей роздвинулса, из гортани хвост выпустил, Фёдор Бурмаков в город прошол. Идёт в Божью церковь, пришол, помолилса Господу Богу и матери Присвятой Божьей Богородице: «О, Господи! Я бы знаю, што взеть, а не знаю, откуль взять». Богородица гласом прогласила: «Фёдор Бурмаков! Ключи на престоле, а што тибе надь под престолом». Вошол Фёдор Бурмаков в олтарь, взял ключик с престола, согнулса и вытенул ящик; розомкнул, взял в некакое место к земли. И вышли они на берег, и пошол Фёдор Бурмаков на гору и пошол по горы, и палса на тропинку, роздумалса: «Кака-жо это тропинка?» Пошел по этой тропинке и стретилса ему старик песья голова. «Здрастуй, Фёдор Бурмаков!» — «Здрастуй, старик песья голова». — «Ну, Фёдор Бурмаков, приворачивай ко мне на спутье». — «Хорошо, старик, песья голова». — Пришли в дом. «Зачем ты у меня дочерь побил? Отдай мне царску порфиду и костыль». — «Што ты, старик, я скольки иду, не с собой несу. Остались на карабли». — «А ты сходи, этта недалёко, дам я тибе строку трои сутки, а молодцов у меня оставь под заклад». Вышол на крыльчо, посмотрел, у старика худая леснича, он взял да с этой лестничи комком на землю пал, да и заревел: «Ох ты мне, тошно, ногу вередил». Старик выскочил на уличу: «Што ты, Фёдор Бурмаков, крычишь?» — «Да вот, у тебя худая леснича, я пал да ногу вередил. Некак не могу в трои сутки сходить». — «Даваю четверы сутки, в четверы сходишь?» Стал Фёдор Бурмаков и пошол, вышол на тропинку и раздумалса: «Я што пойду на карал? У меня ведь всё с собой, я пойду вперед». Пошол по тропинке вперёд.

Долго ли шол, коротко ли шол, вышол на поли на чисто, завидел дом пребольшающей, городом назвать — мал добре, теремом назвать — велик добре. Заходит в дом, стоят столы дубовы, на столах ествы сахарны; сел за стол и поел, росхожой еды побольше, хорошой поменьше; зашол в погнёту и спать лёг. «Хто-ле к этому дому, каки-ле люди будут». И слышит приехал к дому богатырь и запускат коня в конюшню, заходит в избу. Згленул на стол

и говорит: «Хто-ле был у меня гость, да и очень вежлив: росхожей еды съел побольше, а хорошой поменьше. Хто таков есть человек, выходи?» Стал Фёдор Бурмаков с печи, подошол к нему поближе и поклонилса пониже. «Здраствуй, кривой Лука-богатырь, господин генерал!» — «Здраствуй, Фёдор Бурмаков! Зачем ко мне в дом зашол, когда хозяина нет?» — «Я не знал, што в доме хозяина нету, я хозяина дождалса». — «Ну, Фёдор Бурмаков, когда ты зашол ко мне, дак излечи у меня глаз». — «Ну давай, я твой глаз излечу, только ты затопи печку и дай мне-ка олова, и дай мне-ка винты, привинтить твои руки и ноги к полу, когда я твой глаз лечить буду, штобы ты не здрог-нул». Дал ему всё, привинтил его к полу, затопил печкю, розогрел олово, наднёс ко глазам. «Отворь оба глаза!» В доброй глаз ему олова налил, да и побежал вон на уличу. Кривой Лука соскочил, винты оторвал, побежал вон на уличу, а полнова свету не видит, заревел: «Быть кругом моего дома железной тын!» Фёдор Бурмаков привёлса в ограды, ему некуда деватся, а у Луки бегают в ограды козлёнки. Он козла поймал, да убил, козла олупил, а голову не отрезал, кожу на себя накинул, а голову на голову, да стал на четыре кости, розбежалса, да Луку в жопу и ботнул. Тот схватил за рога, да за ограду и выкинул. Фёдор Бурмаков скрычал: «Прости, Лука-богатырь!» — «Ну, Фёдор Бурмаков, когда ты меня победил, то на тебе моя медная, светлая сабля». Бросил в чистое поле. «Возьми». Фёдор Бурмаков приходит к этой сабле, роздумалса: «Што же, взеть мне эта сабля одной рукой, а взеть отведать мезинным перстом?» Пёрстик приложил, пёрстик и прикипел. Ну и сидит, плачет, не знат, што и делать; вынел из кормана перочинной ножик и отрезал свой мезинной перст по суставу. Отошол в сторону и сидит в холмах. Прибежал кривой Лука, хватил эту саблю. «Счаслив ты, Фёдор Бурмаков, што ушол, ну да ладно, у меня есть там на дороги любима сестра».

Пошол Фёдор Бурмаков вперёд и увидел дом пребольшающей. Заходит в дом, стоят столы дубовы, ествы сахарны, питья медвянны; сел за стол, поел, росхожой еды побольше, хорошой поменьше, зашол на пецьку, лёк спать. И вдруг слышит приехал ко двору богатырь, коня обират, в дом запускат; зашол в избу, згленул на стол. «Хто был-же, да вежливой». Фёдор Бурмаков с печи слез, подошол поближе, поклонилса пониже: «Здраствуй, красная девица». — «Здраствуй, Фёдор Бурмаков, зачем зашол без хозяина». — «Поспутье, красна девица, я ведь не знал». — «Садись со мной пообедать». — «Хорошо, красная девича». Вышли из за стола. «Ну, Фёдор Бурмаков, ложись со мной спать на кровать». — «Хорошо, красная девица, лягу». Утром ставают. «Фёдор Бурмаков, садись со мной за стол, попить, поись». — «Хорошо, красная девича, сяду. Напились, наелись и вышли вон из застолья. «Ну, Фёдор Бурмаков, поедем мы с тобой в чистое поле». — «Хорошо, красна девича, еду». — «Я воюю со Львом-зверём тридцеть лет, а не кой коего победить не можом, ты пособи мне-ка Льва-зверя победить, я возьму тогда мужом». — «Ладно, красная девица, пошто не пособлю? Пособлю». — «Мне от тебя немного и надо, только ты скажи: «Господи! пособи красной девице Льва-зверя победить», тогда я его трехну». Вышла вон на улицу и выводила своя добра коня. Фёдора Бурмакова садила за себя в седло, и поехали они в чисто поле. Оставила его в скрытное место, под зеленой дуб, а сама уехала ко Льву-зверю воевать. Скочила с добра коня, и хватилися они рукопашкой. Бились, дрались, боролись трои суточки, розбродили матушку сыру землю, и не кой коего победить не можот. Крычит красная девича: «Фёдор Бурмаков! Пособи мне Льва-зверя победить». За ею Лев-зверь заревел: «Фёдор Бурмаков! Пособи мне красну девицу победить, я тебе велико добро доспею». Фёдор Бурмаков стоит, прироздумалса: «Вот моя хлопота, не знаю которому пособить... я пособлю девиче, она меня убьёт, пособлю Льву-зверю — он меня съес. Однако же, пособи, Господи, Льву-зверю красну девичу победить». Лев-зверь бросил девичу на сыру землю, да и розорвал ее надвое, и бежит к нему, рот открыл, зубы оскалил. Фёдор Бурмаков удрог и думает: «Ах, видно он и меня съес». Прибежал Лев-зверь и говорит: «Ну, што, Фёдор Бурмаков, тибе надобно, то я тибе и доспею?» — «Я теперь хожу, заблудилса, в своё царево дорогу не знаю, ты-бы мне путь-дорожку указал». — «Садись на меня, держись крепче».

И побежал Лев-зверь по чистому полю, по темному лесу, где высоки горы, где грубы ручьи, всё через катит; и выбежал на поле на чисто, остановилса: «Фёдор Бурмаков, знашь-ле, это како место?» — «Нет, не знаю». Опять побежали, по чистому полю, по тёмному лесу, выбежал под ихно царево на зелены луга и остановилса: «Знашь-ле, это како место?» — «Это место, как будто, нашого царева зелены луга». — «То само и есь. Поди Фёдор Бурмаков в город и отнюдь не хвастай, што на Леве-звере ехал, а если похвастать, я тебя съем». Роспростилисе, пошол Лев-зверь в чисто поле, а Фёдор Бурмаков в город.

Пришол в царской дом и кладёт царску порфиду и костыль. «Вашо царско величество! Об чём у нас было слово говорено?» Весёлым пирком и скорой свадебкой, дочерь в замуж отдаёт и пошол в церковь божью венчатця. Обвенчалися, пришли к царю на почестей пир, и все тут на пиру стали пьяны-веселы, и все похваляютце. Фёдор Бурмаков сидит тоже веселёшинёк. «Што же вы, братцы, похвалеитисе, я ходил земли много, да што есь я домой на Льве-звере приехал». А Лев-зверь под окошко и прибежал, крычит: «Фёдор Бурмаков, выходи на улицу». Фёдор Бурмаков вышол на высок велик балкон. «Здрастуй, Фёдор Бурмаков!» — «Здраствуй, Лев-зверь». — «Зачем ты мной хвастал? Я тонере тебя съем». — «Нет, Лев-зверь, я тобой не хвастал». — «Как не хвастал, ты сидишь на пиру и хвасташь, што на мне ехал». — «Нет, Лев-зверь, хвастал дак хмель мой, а я не хвастал». — «Как можот хмель хвастать?» — «Отведай-кося ты, Лев-зверь, напейся вина, да будёшь-ле ты в одном уме». — «Давай». Выкатили ему вина три боцьки сороковых. Лев-зверь боцьку выпил, другу выпил, да и из третьей надкушал и стал пьян, стал по улицы ходить, стал падать, ограды приломал и заспал. Спит трои сутки. Фёдор Бурмаков пошол в кузнечи, нанел кузнечей сковать руки и ноги в железа. Лев-зверь просыпаитце, а руки-ноги связаны. «Фёдор Бурмаков, ты зачем меня сковал?» — «Што ты, Лев-зверь, я у тебя близко не был». — «Да хто ино меня сковал?» — «Уж не знаю, сковал — нет, видно, дак тебя хмель твой». — «Ну, быльно меня хмель сковал, а не ты-де и хвастал — хмель твой». Росковал Лева-зверя, роспростилисе, убежал Лев-зверь, а Фёдор Бурмаков стал жить да быть.

49

Царь Пётр и хитрая жена

Был-жил царь Пётр Первый; был он хитрой, мудрой, собрал он себе бояр на думу.

— Што же вы, мои думные бояра думаите? Я хочу не посеено поле пожать — можете ли отгадать?

— Не знаем, вашо царско величество.

— Ну отгадайте, а не то голова с плеч.

— Дай нам строку на три сутоки.

Ну вот, они пошли по улицы думу думать эту; шли по улицы попересной, поворотилися, пошли по продольной, увидали старой дом, широкой, большой, и двери худы, россыпались, не заложены; зашли они в этот дом, в доме девица полы моет; сначала от них за печкю, одела на себя верхную рубашку, входит и говорит: