Северный крест. Миллер
Шрифт:
Аня коснулась тонкими невесомыми пальцами его руки, проговорила едва слышно:
— Митя, а война-то ведь ещё не кончилась.
— С чего ты взяла, Аня? Кончилась война, всё осталось позади... Войны больше не будет. Да и при чём здесь война? — В Митином голосе зазвенели встревоженные нотки.
— Война делает людей несчастными, — помрачнев, проговорила девушка, — ведь человек, если в самом деле любит, то он словно лебедь: погибает один — второй умирает добровольно.
— Аня, я готов умереть ради тебя добровольно. — Митя прижал руку к груди. — Хоть сейчас.
Губы у Ани Бойченко
— Денег я немного накопил — заработал в «Возрождении», на первых порах нам хватит, — заговорил Митя горячо, — далее господин де Витт обещает мне подкинуть денежную работёнку, так что, Аня, продержимся...
— Де Витт? — проговорила Аня удивлённо.
Де Витт был громкой фигурой в эмигрантских кругах. Блестящий офицер, знаток истории, остроумный собеседник. Он сумел обольстить саму принцессу Бонапарт, вызвав тем самым зависть и у молодых, и у старых. Став мужем принцессы, де Витт нисколько не заважничал и этим выгодно отличался от другого «принца» — Зубкова, который до недавнего времени подвизался в ресторациях в качестве штатного танцора, потом женился на немецкой принцессе, занятие своё бросил и стал неприступным. Принцесса была в два раза старше его — шестидесятилетняя сестра кайзера Вильгельма, некрасивая, чопорная, настырная...
— Де Витт, — подтвердил Митя.
— И чего же он тебе пообещал?
— Он собрался написать книгу о своей фамилии, о генеалогическом древе, о предках, о том, как они воевали, как служили царю, о родовом поместье и так далее. Но в делах литературных он смыслит не больше, чем, скажем, в науке о землетрясениях, поэтому я обещал ему помочь.
— Хорошее дело, — одобрила Аня, — всё лучше, чем ловить тараканов в офицерских меблирашках или ковыряться в моторе такси.
Митя вновь перехватил Анину руку, поднёс пальцы к губам, поцеловал.
— Пальцы твои пахнут хорошим русским вином, — сказал он, — из голицынских подвалов. — Вино «Слёзы Христа», которое любил царь, имеет вкус мёда.
— Так мы и пьём вино.
— Французское вино, но не русское.
— У всякого вина — основа одна: винная ягода, поэтому, Митя, что французское вино, что русское...
— Ох, и упрямая же ты, Ань! У тебя мужской характер.
Аня улыбнулась, улыбка её была смущённой, какой-то заторможенной.
— Такой меня сделала война, — сказала она, — если не иметь мужского характера — можно легко погибнуть... Женщины, не имеющие мужского характера, обречены.
Вместо ответа Митя отрицательно покачал головой, опять поднёс к губам её пальцы.
— Что, ты не согласен? — удивилась Аня.
— Не согласен. Женщина должна оставаться женщиной даже на войне, иначе на вымирание будет обречён весь мир.
— Ты тоже упрямый.
— А как же! Я всё-таки мужчина.
— Вот и нашла коса на камень... — Аня рассмеялась.
— Но когда надо, я бываю покладистым, — с жаром воскликнул Митя, прижал руки к груди. — Я — хороший!
— Это ещё надо проверить, — продолжала смеяться Аня.
— Разве моего слова — слова дворянина — недостаточно?
— Недостаточно.
Митя выпил залпом бокал вина, пальцами подбил усы — это был залихватский жест, свидетельствовавший о мужской независимости, — и налил себе ещё вина.
— Вино — не вода, — сказал он, — жажду не утоляет, — сделал несколько глотков из бокала и поставил его на стол. — Анечка! — Взгляд его стал умоляющим. — Выходи за меня замуж. Пожалуйста! — Митя молитвенно сложил ладони вместе, посмотрел вверх, в потолок. — Пожалуйста, дай положительный ответ!
У Ани дрогнули и приподнялись уголки рта, она отогнула рукав изящного, сшитого из тонкой кожи пиджака, глянула на небольшую серебряную луковку, притороченную к ремешку, — наручные часы.
Митя невольно приподнялся на стуле — ему хотелось побольше побыть с Аней, но, видимо, из этого ничего не получится.
— Ты спешишь?
— К сожалению, мне поручили провести одну встречу.
— Отменить её нельзя?
Аня покачала головой.
— Если бы можно было отменить, я бы отменила.
— А где ответ на мой вопрос, Аня?
Аня коснулась рукой Митиной щеки.
— Чуть позже... Ладно?
Через сорок минут Аня Бойченко уже сидела в другом ресторане — небольшом, уютном, тихом. Таких «местечковых» ресторанов в ту пору в Париже развелось полным-полно — именно «местечковых», потому что жители окрестных кварталов считали их своими и охотно ходили в них, а по воскресеньям — целыми семьями...
Чужих людей в таких ресторанах почти не бывало, здесь они — редкость, исключение из правил. Гость — прибывший из Москвы посланец, только что повстречавшийся с Плевицкой и Скоблиным, — скользнул рассеянным взглядом по пространству ресторана, задержался на одном из столиков, за которым сидел обрюзгший нетрезвый мужчина, губы у гостя дрогнули — алкоголики, оказывается, водятся не только в России, — похвалил Аню:
— Вы выбрали хорошее место для встречи.
— Я старалась, — сухо, совершенно бесстрастно произнесла Аня. — Хотя у меня, простите, нет денег, чтобы угостить вас.
— Это не проблема, — проговорил гость, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче, — я позабочусь об угощении.
— Не заказывайте только обильной еды, — попросила Аня, — кофе, и этого будет достаточно.
Гость сделал рукой широкий жест, будто он сам Гарун-аль-Рашид [42] , решивший приобрести где-нибудь в Африке алмазные копи.
— Честно говоря, мне захотелось есть, — сказал он. — Хотя я недавно из-за стола... Но Париж — такой город, где всё время хочется есть. Много раз ловил себя на этом...
42
Гарун (Харун) Ар-Рашид (763 или 766-809) — халиф из династии Аббасидов. Его правление (786-809 гг.) ознаменовалась экономическим и культурным расцветом халифата. Имя халифа прославлено в сказках «Тысяча и одна ночь», став нарицательным, оно ассоциируется не с мудростью и справедливостью человека, как такового, а прежде всего с его богатством.