Северный полюс
Шрифт:
22 февраля, в день рождения Вишингтона, в 10 часов утра я, наконец, покинул корабль и взял курс на полюс. Три года назад, только днем позже, произошло аналогичное событие. Меня сопровождали два молодых эскимоса, Арко и Кудлукту; у нас было двое нарт и шестнадцать собак. День был пасмурный, выпал легкий снежок, а температура опустилась на 31° ниже нулевой отметки.
В 10 утра было уже достаточно светло и можно было отправляться в путь без дополнительного освещения; когда же неделю назад судно покидал Бартлетт, ему пришлось воспользоваться фонарями, чтобы разглядеть след, по которому он пустился
Когда я покидал судно, для выполнения соответствующих работ в полевых условиях уже были отправлены семь участников экспедиции, девятнадцать эскимосов, сто сорок собак и двадцать восемь нарт. Как я уже говорил, шесть вышедших ранее партий должны были встретиться на мысе Колумбия в последний день февраля. Эти партии, так же, как и моя, должны были идти до мыса Колумбия по следу, который был накатан и поддерживался в приличном состоянии охотничьими и вспомогательными партиями всю осень и зиму. Этот след большую часть пути тянулся вдоль подошвы припая, заходя иногда на сушу, чтобы пересечь полуостров и таким образом сократить путь.
В последний день февраля с рассветом партии Бартлетта и Борупа двинулись на север. Погода все еще оставалась ясной, тихой и холодной. После ухода на север пионерской партии остальные нарты были выстроены для осмотра, и я проверил каждые, чтобы убедиться, что на всех имеется стандартный груз и полный комплект оборудования. Когда я покидал «Рузвельт», у меня было ровно столько собак, сколько необходимо, чтобы собрать 20 упряжек по семь собак каждая; однако, во время пребывания на мысе Колумбия в одну упряжку поразила чумка, в результате шесть собак погибли, а я на финальном этапе остался с 19 упряжками.
Мои планы продолжали нарушаться, так как занемогли двое эскимосов. Я рассчитывал организовать группу ледорубов, в которую входили бы Марвин, Макмиллан и д-р Гудселл; им надлежало расчищать дорогу впереди основной партии, но тут выяснилось, что два эскимоса не смогут приступить к работам на льду, так как один отморозил пятку, а у второго распухло колено. Такое поредение рядов погонщиков означало, что Марвину и Макмиллану придется самим управлять своими упряжками, а группа ледорубов уменьшится на одного человека – д-ра Гудселла. Как выяснилось позже, эти перемены практически не отразились на судьбе экспедиции. На первом этапе дорога оказалось не настолько ухабистой, как я ожидал, а, когда все-таки попадались трудные участки, на помощь ледорубам приходили погонщики.
1-го марта я проснулся перед рассветом: за стенами иглу протяжно завывал ветер. Такое явление именно в день нашего старта, после многих дней тихой погоды показалось мне плохим предзнаменованием. Я выглянул в окошко иглу и увидел, что погода все еще ясная, а звезды сверкают, как алмазы. Ветер дул с востока. Никогда, за все долгие годы моей работы в этом регионе, еще не бывало, чтобы ветер дул в этом направлении. Это необычное, действительно поразительное обстоятельство, мои эскимосы, конечно же, приписали вмешательству в мои планы их коварного врага, Торнарсука, или, если перевести на английский – попросту дьявола.
После завтрака, с первыми лучами дневного света мы вышли из иглу и огляделись. Ветер бесновался у восточного крутого берега мыса Индепенденс; на севере сквозь серую мглу, которая – это знает каждый опытный полярный исследователь – означает, что там свирепствует ветер, не было видно ни ледяных полей, ни низких участков земли. Путешественники, экипированные хуже нас, подверглись бы в то утро серьезным испытаниями, а некоторые, возможно, сочли бы погоду совершенно неприемлемой для продолжения пути и вернулись бы в иглу.
Однако, наученный опытом предыдущих трех лет, я распорядился, чтобы от судна до мыса Колумбия все участники экспедиции шли в старой зимней одежде. Теперь же они надели новую, сшитую специально для санного перехода, который начинался с мыса Колумбия. Мы были облачены в совершенно сухую меховую одежду и могли достойно противостоять этому резкому ветру.
От всей этой массы санных упряжек одна за другой отряжались партии, становились на след, проложенный Бартлеттом по льду, и исчезали на севере в ветряной дымке. Отъезд партий происходил практически беззвучно: леденящий восточный ветер заглушал и уносил с собой шум, лай, скрежет полозьев. Через несколько мгновений нарты становились и невидимыми – людей и собак почти сразу же окутывала мгла и вихрящийся снег.
Я отдал последние распоряжения двум больным эскимосам, оставленным на мысе Колумбия, велев им спокойно сидеть в иглу и пользоваться оставленными им запасами вплоть до возвращения на мыс Колумбия первой вспомогательной партии, с которой они смогут снова вернуться на судно. Наведя элементарный порядок, выехал, в конце концов, и я, замыкая свой собственный отряд.
Через час после того, как я покинул лагерь, мой отряд пересек кромку ледника, и последний человек, последние нарты и собака экспедиции к Северному полюсу, насчитывающей в общей сложности 24 человека, 19 нарт и 133 собаки, наконец, ступили на лед Северного Ледовитого океана на широте около 83°.
В этот раз мы покидали сушу на восемь дней раньше, чем три года назад, при этом с форой в шесть дней по календарю и два дня по расстоянию, ибо теперь наша отправная точка находилась на два перехода севернее, чем мыс Хекла – наш предыдущий пункт отправления.
Когда мы отошли по льду достаточно далеко от земного приюта, на нас со всей силой набросился жесточайший ветер. К счастью, он дул не в лицо, и поскольку перед нами был след, по которому мы могли ориентироваться даже с опущенными головами и закрытыми глазами, ветер не мог ни помешать нашему продвижению, ни причинить слишком большие неудобства. Тем не менее, меня беспокоила мысль о возможных последствиях этого ветра – на нашем маршруте могли открыться полыньи.
Сойдя с кромки ледника, мы вступили в царство торосистых ледяных гряд, которое я уже описывал, и несмотря на то, что и мы, и пионерская партия, который прошла до нас, пользовались ледорубами, прокладка трассы на этом участке пути оказалась серьезнейшим испытанием для людей, собак и нарт, особенно для эскимосских нарт старого образца. Новые нарты Пири благодаря их длине и форме, проходили по ухабам гораздо легче, чем традиционные. Достигнув поверхности старого льда, все мы почувствовали облегчение после этого безумно тяжелого участка шириной в несколько миль.