Северный ветер
Шрифт:
— Дак, говорят, немецкие диверсанты на капитана напоролись, ну это… ночью, так он без оружия троих уделал и в плен взял…
— Да ну…
— Сам слышал, как офицеры про то рассказывали, еще до приезда ротного…
Волохов поддержал рассказчика:
— Вот это точно было, мужики, сам тех диверсантов видел, уже опосля, когда из госпиталя ехал.
— Во, слышишь, а ты — да ну!
— Взвод! Давай на выход! Через полчаса уходим. — Комвзвода, сержант со смешной фамилией Полтинник, торопил людей заранее — а кому хотелось на мороз, когда еще в теплой землянке окажешься!
Макушев вернулся из штаба хмурый. Предстояло пешком пройти больше тридцати километров и перекрыть Волоколамское шоссе в районе разъезда Дубосеково, причем точных данных о противнике нет, известно только, что там же держат оборону остатки полков дивизии генерала Панфилова, с которыми необходимо войти во взаимодействие.
Любой ценой остановить врага, любой, то есть ценой жизни своей и солдат остановить, даже если придется погибнуть. Макушев построил роту, метель била острым снегом по лицам солдат. Строй стоял и ждал от командира, что он скажет и как. Макушев вышел и посмотрел на стоявших солдат. Много раз он вот так осматривал стоявших перед ним людей, там, в сибирских лагерях, на этапах, он видел глаза обреченных на муки и страдания зэков. Смирившихся со своей долей и несломленных, разных, но там их судьбу решили другие люди, и он только выполнял свои обязанности. Здесь судьба этих людей была доверена ему, и сейчас только от него зависит их жизнь.
— Товарищи, пришел час, когда каждый из нас должен сказать самому себе: я готов умереть за Родину, если другого выхода нет. А другого выхода действительно нет, позади Москва. Но я не хочу, чтобы вы погибли, я хочу, чтобы в эту мерзлую землю легли те, кто на нее пришел незваным гостем, — фашисты. И мы это умеем делать. Вот так. Через полчаса выступаем. С собой только оружие и боеприпасы, все лишнее оставить здесь, нам предстоит тридцатикилометровый марш-бросок и бой. Вот так. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись.
— Ничё, братва, на этапах и по полтиннику за день топали, выдюжим, не боись, командир! — выкрикнул кто-то из строя.
Кто-то еще, под общий хохот, подхватил:
— Нам мороз по барабану, токо б водки хлестануть.
— Водка будет, комбат обещал.
— О-о-о-о! — одобрительно загудели паром изо рта солдаты.
— Разойдись!
Эти тридцать километров с гаком ночного марш-броска трудно дались Волохову. Как ни крути, а не совсем оправился он от ранений. Да и годы давали о себе знать. Тяжело было, задыхался, но шел. Шел и вспоминал сон, медсестру Ольгу, что во сне звала его, траву выкосить просила…
Утро, раннее, морозное, туманное, они встретили в поле. Рядом была изрытая воронками дорога и железнодорожный переезд со взорванными, стоящими костром рельсами и разбросанными шпалами.
— Я думал, это скирды брошенные в поле стоят, а это танки сгоревшие, — докладывал Макушеву высланный вперед командир отделения разведки Пименов. — Насчитал пять штук, два наших и три немецких. Дальше по околице до переезда траншеи наши, но в траншеях никого живых, токо мертвяки, и наши, и немцы, много. Рукопашно бились, видать. Ежели по карте смотреть, то нам надо еще западнее около трех километров топать, а теперь получается, немец вперед ушел и мы у них в окружении.
— Не в окружении, а в тылу, а это разные вещи, Пименов, понял?
— Понял. Так куда идем, товарищ командир?
— Давай думать, разведка. Немец, судя по следам танков, говоришь, дальше прошел, но малыми силами, значит, утро наступит и он через нас попрет уверенно, зная, что здесь нету никого, кто бы их встретил, так?
— Так.
— А вот и не так, а тут мы. Как считаешь, будет для них это приятным сюрпризом?
— Ага…
— Чё — ага?
— Здорово, командир.
— Немедленно ко мне командиров взводов!
— Есть.
— Занимаем траншеи, быстро, пока туман. Трупы не трогать, использовать как маскировку, как прикрытие, да простят они нас, грешных. Оружие, боеприпасы собрать, приготовиться к бою! — кричал Макушев спешившим к траншеям бойцам.
— Давай, ребята, располагайся как дома, отсель мы никуда уже не пойдем. Здесь стоять будем насмерть, как наши товарищи, что лежат на позициях. Они выстояли, теперь они помогут нам устоять. Телами своими прикроют, а потом мы схороним их как героев! Слышите — как героев! — говорил Макушев, идя вдоль траншей.
— Маскируйтесь, не высовываться, немец думает, что здесь никого нет. Огонь только по моей команде! Быстрее, быстрее… Старшина, где старшина?
— Здесь, товарищ командир.
— Быстро всем по сто грамм, тащи водку…
— Сделаем, товарищ капитан!
— Волохов, кто видел, где Волохов?
— На правом фланге у железной дороги.
— Я тоже там буду, там повыше.
Макушев пошел туда. Волохов долбил лопаткой землю, углубляя окоп.
— Видно, времени у них в обрез было, окопаться путем не успели.
— Да, зато нам подфартило. Лопатка есть?
— Ага, подфартило, светает уже, на лопату, спина у меня чё-то ломит.
Макушев взял саперную лопатку и стал остервенело долбить землю.
Рассвело, и пошел легкий снежок. Разведка сообщила — немцы: колонна танков и машины с пехотой. Идут медленно. По шоссе пронесся одиночный мотоцикл. Рота замерла, пропустили без звука. Но вот за их спиной начался бой, были слышны стрельба, взрывы, где-то в двух-трех километрах. Немцы атаковали. Макушев понимал, что сейчас там немецкий мотоциклист доложил о подходе танков и немцы пошли в атаку. Пропустить их нельзя. Впереди показался головной танк, он шел медленно, как бы прощупывая траками землю под собой.
— Приготовиться к бою! — прошелестело над траншеями роты.
— Не стрелять, братцы, не стрелять, — шептал Макушев, внимательно наблюдая, как приближаются танки и машины с пехотой.
Немцы удара не ждали, поэтому, когда был открыт огонь, колонна остановилась, и несколько минут было явное замешательство. Головной танк и еще два горели, расстрелянные в упор с близкого расстояния. Пехота, выскакивая из грузовиков, попадала под разящий пулеметный огонь; уцелевшие, отстреливаясь, отступали, прячась за застрявшие на дороге танки и машины. Танки наконец, наверное получив команду, стали выезжать с шоссе, разворачиваясь в атаку на позиции Макушева.