Северо-Запад
Шрифт:
— Хороший вопрос, — произнес я. — Если бы ты, Ург, не попытался взять всё, доля была бы равной. Потому я разрешу взять твоим людям один автомат с тремя магазинами на пятерых плюс столько еды, одежды и инструментов, сколько они смогут унести на своих плечах.
— Вы утром… вывезли на бронетранспортере все, что пожелали… — нашел в себе силы усмехнуться Ург.
— Не мы поставили своих боевых товарищей перед выбором жить или умереть, — отрезал я. — Сейчас перед таким же выбором стоит твой народ. Решай, Ург.
— Ты… мне нравишься, хомо, — еле слышно прошептал
— Я знаю, — сказал я.
— Он будет ждать тебя там, где сказал, — с уверенностью произнес старый осм, накрывая обезображенное лицо Урга куском материи цвета хаки — похоже, разорванной гимнастеркой.
— Может быть, — сказал я. — Но думаю, что Край вечной войны — это не то место, куда он ушел. Этот край здесь, а там нет ничего. Только покой и забвение.
— Ты так думаешь потому, что война следует за тобой, — проскрипел старик. — Где ты, там и она. У тех, кто не живет войной, всё по-другому.
Я не стал ввязываться в философский спор. Надо было срочно выбираться отсюда — от концентрированной вони меня уже слегка пошатывало. Такой вот я нежный и чувствительный, что выяснилось достаточно давно, еще со времен моей лихой поездки в контейнере с пищевыми отходами. Поэтому я повернулся и весьма решительно направился к выходу, готовый в случае чего пробивать себе дорогу во враждебно настроенной толпе всеми известными мне негуманными способами.
Но толпа расступилась вновь, причем проход на этот раз оказался шире раза в три. Ну да, у них же мысленный обмен. Если кто чего не расслышал, то уловил ментально.
— Ждите сигнала, — бросил я через плечо…
Я вышел наружу и наконец-то вдохнул полной грудью. Вентиляция в подземном городе работала исправно, и то хлеб. А вот то, что мне в грудь смотрели два пулеметных ствола, меня никоим образом не устраивало.
Подойдя к распахнутым воротам, я произнес:
— Вольно. И — разойтись.
Над цепью вооруженных людей и нелюдей повисла напряженная тишина. Первым нарушил молчание Иван:
— То есть как «вольно»? А те твари?
— Переговоры с «теми тварями» прошли успешно, — сказал я. — Сейчас они выйдут со склада, получат, что им причитается, и покинут территорию крепости.
— Я чё-то не понял, — набычился командир обслуги. — Им по пуле причитается. Это кто решил, что их отпустить надо?
Вслед за Иваном заворчала его довольно многочисленная команда. Кто-то красноречиво передернул затвор.
Краем глаза я отметил, как напряглись те, с кем я брал крепость. Нас было меньше втрое, а обслуга поголовно успела вооружиться до зубов. Чем пахнет — понятно. И поскольку рыба гниет с головы, пованивающую голову надо рубить первой. Причем жестоко и максимально эффектно, чтоб другие поняли и больше благоухать не пытались.
Понты я не люблю. Гнилое это дело, особенно в драке. Но иногда оно надо, ибо, как сказал один великий, вся жизнь — цирк, а мы в нем актеры. Как-то так, могу ошибаться.
Ударил я без широких киношных замахов, вынося ногу по кратчайшей траектории маховым движением, лишь в верхней точке резко довернув таз. В результате носок моего берца клюнул Ивана точно в висок.
Никто ничего не понял. Только что стоял мужик, картинно положив руки на автомат, висящий у него на шее… Вдруг мелькнуло что-то, и не обиженный здоровьем дядька падает на бетонный пол словно деревянная кукла…
Всё. Если сильно повезет, может, отделается мужик сотрясением мозга. А может, и нет — если не повезет, конечно. Но уж извините, при такой постановке вопроса или мы их на опережение, или они нас к стенке чуть попозже во имя высшей справедливости, равенства и братства.
Мои все поняли правильно. Пока непривычная к скоростным репрессиям обслуга стояла, открыв рот и переваривая увиденное, мутанты весьма шустро их обезоружили. Точно, весь мир — цирк. Или — вспомнил все-таки! — театр. Но по-любому за хороший спектакль надо платить. И чем лучше представление, тем выше цена. Сегодня мужикам, почувствовавшим запах свободы и оружейной смазки, оно стоило возвращения к истокам. То есть к синей рабочей робе.
— Извиняйте, уважаемые, но каждый должен заниматься своим делом, — сказал я, когда последний автомат был брошен в кучу возле ног ухмыляющегося Ррау. — Воины воевать, а ополчение — трудиться на благо общества по факту окончания боевых действий. Те, кому не надо идти в ночную смену, возвращайтесь в жилые отсеки к своим семьям. Завтра у вас будет трудный день. А вы двое останьтесь, — тормознул я тех, кто стоял ближе всех. — Для вас еще есть работа…
Люди расходились. Многие шли опустив плечи, словно на них вновь легла тяжесть унылой и однообразной повседневной жизни. Но я точно знал — это лучше, чем бунт, бессмысленный и беспощадный. Намного лучше. Причем для всех.
Я повернулся к заправке и махнул рукой.
…Осмы осторожно выходили наружу, словно не веря, что их никто не собирается убивать. И правда, поверить в это было сложно. Двое нео, сменив окровавленные автоматы на отобранные у обслуги пулеметы, с моей помощью почти мгновенно разобрались в том, какие крючочки нужно нажимать, чтобы оружие начало плеваться смертью. Где-то я читал, будто дикари (те же индейцы) довольно быстро понимали что к чему, когда дело касалось огнестрела и других достижений цивилизации в искусстве отправить ближнего на тот свет. А нео по скорости обучения могли дать сто очков вперед любому дикарю.
Толпа осмов так и стояла под двумя пулеметными стволами, пока двое рабочих из обслуги и четверо мутантов из моего отряда сначала снимали с них взрывчатку, а потом собирали причитающееся им добро. С некоторых пор я предпочитал, чтобы львиную долю деликатной работы, связанной с оружием, выполняли бойцы, которым я доверяю.
Куча оружия и припасов получилась довольно приличная.
— Разбирайте, — скомандовал я. — И организованно выдвигаемся к выходу.
— А патроны? — спросила какая-то грудастая осмиха, взвешивая на руках АК.