Северские земли
Шрифт:
Такова воля моя, а кто супротив моей ясно выраженной воли пойдёт, али зло какое чинить моим детям и внукам станет - да проклят будет и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
Древней княжьей кровью заклинаю и подписуюсь:
Князь Гаврила сын Петров Белёвский.
Священник дочитал завещание и в полной тишине принялся сворачивать свиток.
Через миг народ опомнился и загалдел. Воля князя действительно была изложена совершенно чётко и недвусмысленно, но даже эту важнейшую для любого белёвца сенсацию затмила новость о проклятии старой крови, наложенном покойным князем.
Этот древний ритуал аристократы в последние годы проводили чрезвычайно
Несмотря на то, что никто так и не смог доказать, что проклятие крови действительно работает - люди всё равно боялись его, слишком уж жуткими были легенды о заклятии древней кровью.
Но боялись не все.
Алина, услышав о жутком долге, взятом на себя отцом, лишилась чувств.
А вот муж её, князь Андрей Трубецкой, даже не упомянутый в завещании - не испугался.
Он отошёл в сторону, чтобы не мешать бабам, суетящимся вокруг сомлевшей княгини, поиграл желваками, и тихо, но твёрдо сказал верному Антипе, стоящему рядом:
– Значит, придётся всех. Под корень. Чтобы некому было.
Глава 12. "Родственный размен"
О том, что игра началась, Ждан узнал на следующий день после отъезда отца. Утром он привычно буркнул «Мастер, баланс» - и замер. Вместо надоевших цифр 92 650 красовалось 87 150. Больше пяти тысяч очков как корова языком слизала! Нормальные у них расценки за то, чтобы подправить будущее! А он, дурак, трём очкам радовался. Где же столько переводимых через дорогу старушек наловить?
Ждан забеспокоился и честно говоря, сильно надеялся, что Клуша упомянет какую-нибудь новость, но она лишь сюсюкала и чмокала, чем выбесила Ждана до белого каления. Впрочем, и появившаяся мама ничего нового не упомянула, более того – она даже поболтала с Клушей, но и между собой они говорили ни о чём. Лишь после этого попаданец наконец-то понял, что знание о том, что что-то произошло – его личный эксклюзив, все остальные ещё ни о чём не подозревают.
Ясность наступила лишь после возвращения отца через месяц.
Новости, привезённые им, действительно тянули на сенсацию. Старый князь Белёвский оказался весьма предусмотрительным человеком, поэтому не ограничился тем, что спрятал завещание в склепе. Кроме этого, незадолго до смерти он отправил верного человека в Москву. В перемётной суме гонца лежала копия княжьей духовной грамоты с его собственноручной подписью. К копии документа прилагалось письмо князя, адресованное царю Московскому. В нём Белёвский извещал Его Величество Бориса Второго Шуйского о том, что его подданный Семён Адашев может от имени жены своей Арины предъявить права на вступление во владение княжеством немедленно после кончины тестя и просил взять княжество под свою руку.
Московский государь, не будь дурак, немедленно повелел заняться этим делом. Через неделю царь подписал указ о том, что в соответствии с волей князя Белёвского (копия прилагается) после его смерти во владение княжеством вступает семейство Адашевых, а в московскую «Бархатную книгу[1]» вносится новая ветвь княжеского рода Белёвских – Адашевых-Белёвских.
[1] «Бархатная книга» содержала родословную наиболее знатных княжеских, боярских и дворянских фамилий России. В нашей реальности была составлена в 1687 году в связи с отменой так называемого «местничества», выливавшегося в постоянные свары в стиле «я ему подчиняться не буду, мой род старше его».
Кроме того, в указе отдельно оговаривалось, что отныне Его Величество берёт своих подданных Адашевых под своё высокое покровительство и обязуется защищать оное семейство «от всех и всяческих недругов, прибегая в крайней нужде даже и к силе оружия».
Ответственным за выполнение этого указа назначался князь Воротынский, которому много лет служил бывший боярин, а ныне князь Семён Адашев. Полномочия во исполнение царского указа Воротынскому были даны самые широкие – вплоть до задействования дружин окрестных удельных княжеств, тянущих к Москве.
Именно поэтому поводу князь Воротынский и вызвал к себе теперь уже фактически бывшего боярина. Зря Баба с Невером брали грех на душу, отправляя в мир иной всех гонцов из Белёва в вотчину Адашевых – информация пришла кружным путём, через Москву, и Семён Адашев узнал о завещании тестя даже раньше свояка[2] Андрея Трубецкого.
[2] Свояки – мужчины, женатые на сёстрах.
Правда, не многим раньше – Адашев уже было собирался ехать домой, сообщить жене новость о том, что они теперь княжья фамилия, но тут в Воротынск дошла весть о кончине старого князя. Купец, приехавший, кстати, не напрямую из Белёва («шалят на дороге, князь, шибко шалят»), а через соседнее Козельское княжество, рассказал все последние вести – и о кончине князя, и о найденном в склепе завещании, и о литовском «ограниченном контингенте», занявшем Белёвск, и о проклятии крови.
Воротынский вытаращил глаза и раскричался, что проблему необходимо решать срочно, пока Литва «корни не пустила», и в тот же день отправил целую делегацию в Белёв к князю Андрею Трубецкому с предложением встретиться, и провести переговоры на границе. А пока они сидели в ожидании ответа, - привёл Семёна к присяге. Тот спорить не стал – дело явственно подванивало войной и большой политикой, поэтому любые подозрения в нелояльности и намерении «вильнуть хвостом» могли очень дорого обойтись его семейству в будущем. В тот же день он подписал докончание, в котором от имени семейства признавал Белёвское княжество удельным княжеством Московского царства и целовал крест Борису Второму. В качестве ответной любезности Его Величество в докончании обязывался выступать гарантом власти князей Адашевых-Белёвских над княжеством и ныне, и присно, пока не пресечётся их род.
Ответ из Белёва пришёл на редкость быстро – князь Трубецкой предложил встретиться в пограничном селе Ржавце[3], неподалёку от которого, как мы помним, Баба с Невером прибили первого гонца…
[3] Сейчас - Ржавец 2-й, деревня в Суворовском районе Тульской области. В летописях известна с 1507 года.
***
Переговоры вели вчетвером – от Москвы были князь Воротынский с Адашевым, Литву представляли князь Трубецкой с каким-то молодым долговязым дворянином, представленным как «белёвский тиун Оксаков». Тиун, впрочем, место своё знал и рта практически не открывал – когда орлы клекочут, мухи не жужжат. Семён Адашев тоже большей частью отмалчивался – но не из-за худородства, а потому, что трезво оценивал свои возможности в дипломатических переговорах. Это тебе не саблей махать, тут свои умения требуются, поэтому пусть опытный переговорщик Воротынский отдувается, а мы на подхвате побудем.