Севильский слепец
Шрифт:
— Но каким же образом кто-то мог проведать об этом?
— В общем-то, никаким, — сказала она. — Я впервые в жизни испытала настоящее одиночество. Я все устроила сама. Ни слова не сказала даже своей сестре.
— Как вы нашли ту клинику в Лондоне? — спросил Фалькон, с отвращением повинуясь необходимости проверять факты.
— Мой врач дал мне адрес одной женщины в Мадриде, которой были известны все подробности.
— А как вы оказались в обществе людей, снимавших порно?
— Это было окружение той самой женщины, — объяснила она. — Отнюдь не случайно, выйдя от нее, я столкнулась в кафе с девушкой,
— Вы ее видели когда-нибудь потом?
— Никогда.
— А других исполнителей? — спросил он, и она покачала головой.
— Знаете, они, несмотря ни на что, были на удивление приличными людьми. Мы ведь занимались гадостью, и атмосфера на съемочной площадке должна была бы быть ужасной, но мы выкуривали по нескольку косячков, и обстановка становилась очень дружеской. Они вели себя человечно и понимающе. Вероятно, мне повезло. В ресторанном бизнесе я встречала гораздо более наглых типов. А секс… на самом деле это и сексом не назовешь. Мужчинам труднее всего давалась эрекция, потому что все было так неаппетитно… несексуально.
Фалькона передернуло, когда у него в голове сложился вопрос, который ему не захотелось задавать. Уж слишком он был неприличный.
— Вы сказали, что, вернувшись в Испанию, все изменили.
— Перед операцией я остановилась на ночь в дешевой гостинице на набережной Виктории. Я вышла пройтись, чтобы отвлечься от мыслей о следующем дне. Мне хотелось забыться. Я дошла до угла Гайд-парка, потом по Пикадилли спустилась к Шепердз-Маркет и Баркли-сквер. Меня вынесло на Албемарль-стрит, и я оказалась перед художественной галереей. Там как раз открывалась какая-то выставка. Я наблюдала за входившими и выходившими людьми. Они были превосходно одеты, изысканны и интеллигентны. Ни одна из этих женщин не забеременела бы от механика из гаража. И я решила: вот моя среда, я непременно войду в нее.
— Вернувшись в Мадрид, — продолжала она, — я много работала и, купив довольно элегантное платье, отправилась к владельцу галереи, который заявил, что я ему не подхожу, потому что ничего не смыслю в искусстве. Он унизил меня. Показал картины и сунул мне в нос мое невежество. А потом спросил меня о рамах. Рамы? Какое мне было дело до рам? Он посоветовал мне научиться печатать на машинке и выставил меня за дверь.
Она буквально гипнотизировала Фалькона, устремив на него взгляд, выдававший незаурядную твердость характера. Ее сжатая в кулак рука лежала на подлокотнике точь-в-точь как в фильме.
— Я занялась искусствоведением. Самостоятельно. На уроки у меня денег не было. Я посвящала этому все свое свободное время. Я ходила к мастерам, делавшим рамы. Я встречалась с художниками, неизвестными, но разбиравшимися в предмете. Я работала в магазине, где продавались разные художественные принадлежности. Я узнала все. Я познакомилась с более известными художниками… и именно так мне удалось получить работу в галерее. А когда это случилось, я снова пошла к человеку, который дал мне от ворот поворот. Он не вспомнил меня. Пока мы разговаривали, пришел Маноло Ривера… вы знаете его?
— Лично — нет.
— Ну ладно, он вошел, поцеловал меня и сказал «hola» [73] и владелец галереи не сходя с места предложил мне работу. Я испытала огромное удовольствие, отказавшись.
— Ваш муж знал хоть часть этой истории?
— Нет, знаете только вы, старший инспектор, — ответила она. — Откровенничать легче с теми, с кем не спишь в одной постели. И… я думаю, мы родственные души, не так ли, дон Хавьер?
Фалькон взглянул на нее, не догадываясь, о чем она.
73
Привет (исп.)
— Со стороны кажется, будто мы внутри жизни, — объяснила она, — но мы не внутри. Мы заглядываем внутрь извне, точь-в-точь как ваш отец.
— Но не как ваш муж, — произнес он, чтобы переменить тему.
— Рауль? Рауль был потерянный человек, — откликнулась она. — Если он смотрел именно это, развлекаясь со своей шлюхой, то что о нем можно сказать?
— Рамирес считает, что его мучило чувство вины.
— Рамирес не так глуп, как кажется, — проговорила она, — …просто мачо.
— Вы не думаете, что ваш муж знал, кто его экранная вдохновительница? — спросил Фалькон.
— Я не могу в это поверить. Я не была его идолом.
— Тем не менее он видел сходство.
Она кивнула.
— Вам не кажется, что Рауль, глядя на женщину, которая похожа на его первую жену…
— …и ведет себя как шлюха, — продолжила она за него.
— …временно избавлялся от чувства вины? Она пожала плечами, встала, одернула юбку и
сказала, что ей пора идти распоряжаться обедом.
Он вернулся пешком к зданию суда, день снова становился пасмурным; листья пальм пощелкивали на ветру, а тучи уверенно возвращали себе утраченные позиции. Рамирес с зажатой под мышкой толстой папкой ждал его на улице перед входом. Они миновали охрану. Фалькон вытащил из папки лист бумаги. Это была инвентарная опись имущества Рауля Хименеса, хранившегося на складе компании «Мудансас Триана».
По дороге к кабинету судебного следователя Кальдерона он пробежал глазами всю опись, которая включала полный комплект принадлежностей для просмотра фильмов в домашних условиях: восьмимиллиметровую камеру, контейнеры для пленок, кинопроектор и экран. Когда они вошли. Кальдерон стоял за столом, упершись руками в его край и набычившись, словно готовился оттеснить их обратно в коридор.
18
Вторник, 17 апреля 2001 года,
здание суда, Севилья
Фалькон и Рамирес выключили свои мобильники и уселись перед Кальдероном, который деловито нависал над ними, пока они не устроились. Он усаживался на свое место с таким видом, словно ему стоило невероятных усилий сдержать недовольство.
— Прошу, — сказал он, соединив кончики пальцев и приготовившись слушать. — Давайте начнем с самых свежих сведений о главном подозреваемом.
— Мы сильно продвинулись в этом направлении, — начал Фалькон, а Рамирес по сигналу вытащил из папки два «улучшенных» увеличенных фотоснимка предполагаемого преступника и передал их Кальдерону. — Мы считаем, что это убийца.