Севка, Савка и Ромка
Шрифт:
Говорили они о вещах, не имеющих отношения к Наяде и событиям последних дней, даже старались не смотреть в сторону черепахи, но часто, не сговариваясь, замолкали и подолгу прислушивались.
Поздно вечером позвонил директор зоопарка и попросил Костю немедленно явиться. Предчувствуя недоброе, доктор пошел вместе с Костей.
В зоопарке было темно и пустынно, по аллеям мела метель, из отдела тропиков доносились резкие и отрывистые крики попугаев. В кабинете, кроме директора, сидела еще в уголке Таня Беликова.
— Это, знаете, самоуправство! — сердито заговорил директор, как только Костя и доктор вошли в комнату. — Завтра
— Все это, разумеется, так, — вмешался доктор Савицкий, — но я думаю, что надо разрешить Константину Андреевичу закончить опыт. В первый раз перемена обстановки дала прямо чудодейственные результаты. В высшей степени важно выяснить, что именно помогло черепахе. Вы же знаете, как мы мучаемся с рептилиями.
— Ну хорошо, — согласился директор. — Только имейте в виду, что вы лично отвечаете за Наяду. Вы, товарищ Филиппов, и вы, Ярослав Юльевич.
— И я, — сказала из своего угла Таня. — Я тоже отвечаю за этот опыт.
Всю ночь Костя не спал, но никаких перемен ночь не принесла. Черепаха выглядела даже хуже, чем накануне, и доктор, осмотрев ее, только покачал головой. На работу Костя не пошел: Таня Беликова добилась для него разрешения пробыть четыре дня дома.
На рассвете следующего дня черепаха проснулась и, высунув на мгновение плоскую головку, сразу спрятала ее. Через час Наяда вновь высунула голову и, хотя с неохотой, съела все-таки кусочек яблока. После этого поправка пошла быстро.
Костя наблюдал за черепахой, не отрывая от нее глаз. У него появились некоторые догадки, и сердце замирало от волнения. Он шел по следам черепахи, мелом прочерчивая на полу ее путь. Остановка… Сон… Еда… Снова движение…
В середине дня Костя ввел новшество — привязал мелок на пружине к нижнему щитку; теперь черепаха сама прочерчивала свой след. На другой день он заменил белый мелок зеленым. На третий день черепаха чертила синим мелом. Паркетный пол походил на огромную грифельную доску. Казалось, черепаха, как первоклассник, обучающийся письму, неумело, но старательно выводит на доске ряды длинных, неровных черточек и сморщенных ноликов.
Костя внимательно вглядывался в пересечение белых, зеленых и синих линий, стараясь угадать, что скрывается за ними.
Вот черепаха забралась под пышущую жаром батарею и долго лежит там, как на солнцепеке, а потом вдруг поднимается, хотя ее никто не беспокоит, и быстро ползет от батареи в самый дальний угол комнаты. Что заставило ее сделать это? Может быть, под батареей появился какой-то враг, потревоживший черепаху? Костя становится на колени, обследует каждый уголок: все спокойно, никого нет. Тогда Костя идет за черепахой, наклоняется над ней, вглядываясь в желтые солнца на ее щите. Солнца неподвижны: черепаха дремлет, притаившись под панцырем.
— Однако тут прохладно, — бормочет Костя.
И вдруг такая удивительная мысль приходит в голову Косте, что он даже подскакивает от восторга:
— Ну да, прохладно! В том-то и дело, что прохладно! В этом и должна заключаться разгадка.
На свободе, в природе,
В тот же день Костя рассказал Тане о своей догадке. Они добыли у кладовщика мощную тысячесвечовую лампу и оборудовали в одном из террариумов искусственное солнце. Лампа была под плотным абажуром, рептилии могли по своему желанию переползать из освещенных участков в тень, с «солнцепека» — в прохладные уголки.
В течение следующей недели такие мощные лампы, «искусственные солнца», появились во всех террариумах. Кобры, как по волшебству, успокоились, а крокодилы настолько оживились, что иногда их бесстрастные морды изображали нечто похожее на улыбку.
Так была одержана победа, может быть маленькая в глазах постороннего человека, но очень важная для Кости Филиппова и других участников этих событий.
В середине февраля Горбунов вернулся из отпуска, а Костя снова перешел в отдел хищников. Странное чувство наполняло его, когда он, задумавшись, шел первый раз к месту своей постоянной работы. Раньше хищники занимали все его сердце без остатка. За время разлуки он истосковался и, казалось, еще больше полюбил этих животных, которых знал со дня их рождения, берег и выхаживал в трудные дни войны. Но он ни на секунду не забывал о Наяде, и было ясно, что судьба рептилий навсегда останется ему дорогой и близкой. Как будто сердце его вмещало гораздо больше, чем месяц назад.
Он подошел к отделу хищников, открыл входную дверь, и сразу послышался низкий, красивый зов Мурки, встречающего Костю Филиппова. Через мгновение Макарыч присоединил к этому голосу свое приветственное рычанье.
Кузьмичевы липы
До войны я жил на Рымниковской, в доме номер 64, который называли еще «Кузьмичевы липы». Это самая окраинная улица, дальше — овраг, пустырь, поле, а за ним — лес.
Вначале кажется, что все дома на Рымниковской, как близнецы, похожи друг на друга. Они кирпичные, без штукатурки, трехэтажные. Но если вы идете по нашей улице рано утром, когда все еще спят, то обязательно замедлите шаг или остановитесь у дома 64. Прислушайтесь, а потом уж поймете, почему остановились.
Дело в том, что со стороны двора, из-за ограды, раздаются такие чистые переливы, щелканье, свист, что невозможно спокойно пройти мимо.
Это поет наш соловей. Каждый скажет, что он единственный не только на Рымниковской улице, но и во всем городе.