Сеятели для звезд
Шрифт:
Эксцентриситет орбиты Юпитера составляет всего 0,0484, что очень мало для эллипса со средним фокальным расстоянием в 483 300 000 миль. И тем не менее, в перигелии Юпитер на целых десять миллиардов километров ближе к Солнцу, чем в афелии. Погода на Юпитере, и без того дьявольская, в этот момент становится просто неописуемой. То же, хотя и в меньших масштабах, происходит и на Ганимеде.
Температура в этот момент не поднимается так высоко, чтобы начала таять шапка льда на Трезубце Нептуна, но достаточно, чтобы дать почувствовать наличие паров льда-3 в атмосфере. На Земле никому и в голову не пришло бы назвать результат этого процесса
Как понял Свени, колония довольно спокойно и без особых трудностей пережила один такой период, просто отступив под гору. Но по многим причинам повторить эту тактику уже было нельзя. Теперь снаружи имелись полустационарные установки (погодные станции, обсерватория, радиомаяки, геодезические знаки). Их можно было демонтировать, лишь потратив массу времени, и еще больше затратив потом на восстановление. Более того, некоторые из этих устройств будут необходимы для наблюдения за продвижением кризиса и, следовательно, должны оставаться на местах.
— И не подумайте, что нас надежно прикроет гора, — сказал Рулман на общем собрании колонистов, сошедшихся в самую большую пещеру подземного лабиринта. — Я вам напоминаю, что кризис в этом году совпадает с максимумом активности солнечных пятен. Все знают, что это делает с погодой на самом Юпитере. И мы заведомо должны ждать схожего эффекта на Ганимеде. Хотя и в меньшем масштабе. Неприятности будут в любом случае, несмотря на самую тщательную подготовку к ним. Мы можем надеяться только на то, что неизбежные потери окажутся небольшими. И если кто-то надеется, что мы отделаемся малым испугом, пусть послушает меня еще минуту.
Последовала хорошо рассчитанная драматическая пауза. Аудитория затаила дыхание. Ветер, завывающий снаружи, был слышен даже здесь. Этот вой напоминал о том, что в разгар бури все выходы будут тщательно перекрыты, и во всей колонии под горой придется дышать воздухом, прошедшим полный цикл очистки. Секунду спустя по залу пронесся общий вздох невеселый вздох в предчувствии ожидаемого нелегкого будущего.
Рулман улыбнулся.
— Я не хочу вас пугать, — сказал он. — Мы продержимся. Но я не потерплю никакой расхлябанности, особенно во время подготовки к кризису. Крайне важно на этот раз сохранить наружные станции. Они нам очень понадобятся еще до конца юпитерианского года — если все пойдет хорошо, конечно.
Улыбка неожиданно погасла.
— Думаю, нет нужды говорить некоторым из вас, как нам важно завершить проект строго по графику, — тихо сказал Рулман. — Возможно, у нас не останется времени, когда полиция Порта возьмется за нас по-настоящему. Удивительно, что они до сих пор этого не сделали, учитывая, что мы скрываем беглеца, за которым полиция гналась почти до самой атмосферы. Мы не можем рассчитывать, что они дадут нам неограниченный запас времени.
Для тех, кто знаком с проектом, я хочу в общих чертах напомнить, что возможно все космическое будущее человечества может зависеть от нашего проекта. Мы не можем себе позволить поражения — со стороны Земли или местных природных сил. Если мы поддадимся, то потеряет смысл вся наша долгая борьба за выживание. Я рассчитываю на каждого из вас.
Трудно было понять, о чем говорит Рулман, упоминая о «проекте». Было понятно, что это имеет какое-то отношение к пантропологической лаборатории внизу. И к первому кораблю колонии, который, как неожиданно вспомнил Свени, был упрятан в трубе стартовой шахты, почти такой же, как на Луне, из которой стартовал корабль Свени, неся его к новой свободной и полной неожиданностей жизни. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять корабль готов к дальнему перелету маленькой группы людей или наоборот — к короткой экспедиции большой группы.
Свени ничего не знал о проекте, кроме того, что это была долгосрочная программа колонистов по закреплению генов. Возможно, что единственная связь этих двух «проектов» заключалась в их долгосрочности.
В любом случае Свени был достаточно осторожен и вопросов не задавал. Но внутри него началась буря, значительно обогнавшая бурю снаружи. И для Свени то, что происходило в нем, было значительно важнее погоды на Ганимеде или любой другой планете. Он не умел думать в масштабах общества, пусть и небольшого. Ему были совершенно непонятны воззвания Рулмана к этой идее. Он был законченным типом эгоиста в Солнечной системе, но не по натуре, а по замыслу.
Возможно, Рулман это чувствовал. Так или иначе, но задание, которое от него получил Свени, было идеальной ссылкой для человека, более всего боявшегося одиночества, в условия этого самого одиночества. Рулман переложил груз невыносимо тяжелого решения на плечи того, кому и надлежало это решение принять. Или же изолировал шпиона властей Порта, поместив его в такое место, где он мог причинить колонии меньше всего вреда, пока внимание колонии было обращено на другое. Но, вероятнее всего, мотивы ученого были совершенно другие. Значение имел лишь поступок. Итак, Свени оказался в полной изоляции.
Рулман отправил его на южную полярную метеостанцию на весь долгий срок чрезвычайного положения.
Делать там было почти нечего. Только смотреть, как наметает у окон метановый «снег» и поддерживать станцию в приемлемом рабочем состоянии. Так как приборы передавали данные в автоматическом режиме, особой заботы они не требовали. Возможно, в разгар погодного кризиса у Свени и появились бы дела поважнее. А может и нет. Это еще предстояло узнать.
А пока у него появилось достаточно времени, чтобы задавать вопросы, но задавать их было некому, кроме самого себя. Или обращаться ко все более усиливающемуся ветру.
Свени использовал передышку. Он вернулся пешком к отметке «эйч» на карте Хови, отыскал там свой передатчик, который был закопан. Потом вернулся на метеостанцию. На это ушло одиннадцать дней. Это потребовало от него таких усилий, заставило пережить такие лишения, что узнай про них Джек Лондон, он смог бы из эпопеи Свени сделать прекрасную повесть. Для Свени же это ничего не значило — он не знал даже, воспользуется ли он передатчиком, когда вернется на станцию, а что до саги его одиночного путешествия, то о сагах он и понятия не имел. Он даже не сознавал, что переход был необыкновенно тяжелым. Ему не с чем было сравнивать — ведь за свою жизнь он не прочел ни единой книги. Все вещи соизмерялись им по воздействию на него. И обладание передатчиком не изменило вопроса, который он продолжал себе задавать. Просто теперь, найдя ответ, он мог действовать в соответствии с ним. Если только ему удастся его найти.