Сеятели смерти

Гамильтон Дональд

Я снял телефонную трубку. Через несколько минут я узнал рабочий телефон Леса, а по прошествии еще некоторого времени меня с ним соединили.

— Кроу-Бархем у телефона.

— Это Хелм! Ты все уладил в том месте, амиго?

— Да, но на высших этажах есть мнение, что некоторая взаимность не помешала бы, дружище. Если ты обращаешься к нам за помощью, то, как было мне сказано, ты мог бы по меньшей мере доверить нам некоторые свои тайны.

— Погоди — кто обращается? Дружище, прослушай еще раз магнитофонную запись нашего разговора — я ни с чем к вам не обращался. Ты сам мне позвонил и сделал предложение по собственной инициативе. Но только не подумай, что я неблагодарная свинья и все такое... — Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, я продолжал: —

Но я обращаюсь теперь. Что, войска Ее Величества все еще в моем распоряжении? Пропала моя жена.

Наступила краткая пауза. Потом он тихо произнес:

— Знаешь, мне очень жаль. Чем я могу помочь?

— Мне нужна тихая комната — очень тихая, возможно даже звуконепроницаемая. И машина с глухонемым шофером. — После паузы я добавил безразличным тоном: — Я бы не отказался от той машины с шофером, которую ты мне сегодня предоставил.

В трубке снова повисла тишина.

— Ты намереваешься что-нибудь оставить в тихой комнате, дружище? Я хочу спросить: кто потом будет там пыль вытирать — ты или мы? — Я ничего не ответил. Он снова погрузился в молчание. Я воочию представил себе, как он стоит или сидит за столом, нахмурившись или пощипывая свои усики, и обдумывает мою просьбу. Он снова заговорил: — Да, в таком деле иногда случаются несчастные случаи, знаешь ли. Если и на этот раз что-то подобное случится, тогда просто оставь все как есть, хлопни дверью и уходи. Мы все сами приберем. Между прочим, кому-то очень хочется, чтобы вы оба остались все-таки в живых. Мы нашли шприц на лестнице в доме на Уилмот-сквер. Содержимое шприца должно было отключить тебя на некоторое время, но оно не смертельно.

— Понятно. Спасибо за информацию.

— В последнее время тут у нас было несколько очень странных похищений. Мы пока что не можем понять их цель. Убийство — это понятно, но похищение... Возможно, ты сумеешь нас просветить на этот счет?

— Боюсь, что нет, мне известно только то, что похитили мою жену.

— Разумеется! — холодно отозвался он. — Где и когда тебе нужна машина?

Я назвал ему время и место. Положив трубку на рычаг, я состроил гримасу в зеркало комода. Не люблю я, знаете, обращаться за помощью к людям, которым вынужден лгать, равно как и лгать людям, к которым я обращаюсь за помощью. Я достал свой чемодан, бросил его на кровать и путем хитроумных манипуляций вскрыл потайное отделение, где среди прочих полезных вещиц покоился мой маленький “тридцать восьмой специальный” — тупорылый пятизарядник с алюминиевыми накладками на рукоятке, который, будучи слишком легким для того, чтобы самортизировать сильную отдачу при стрельбе тяжелыми патронами, может в момент выстрела запросто оторвать вам кисть, не говоря уж о его способности пробивать барабанные перепонки.

На мой взгляд, это оружие приемлемо для тайных операций, не более чем 20-миллиметровое противотанковое ружье, но так уж повелось, что наши вашингтонские начальники решили экипировать нас по своему усмотрению. Правилами предусмотрено, что мы обязаны иметь наготове эти миниатюрные гаубицы в любое время дня и ночи, насколько это, конечно, позволяет используемая в данный момент “крыша”, но более или менее ушлые оперативники никогда не придерживаются этого правила слишком строго. По необходимости мне приходится таскать его за собой в чемодане, но носить его на себе — увольте! Единственное, из-за чего можно нарваться на неприятности — к тому же за рубежом, — так это из-за огнестрельного оружия. Уинни, разумеется, получила строжайший наказ ни при каких условиях не иметь при себе “пушку”. Когда придет ее черед действовать, я должен буду обеспечить ее необходимым инструментом из собственных запасов.

Я закрыл потайное отделение, засунул стального “мерзавчика” за пояс, застегнул пиджак, надел пальто и шляпу. Мне понадобился еще один предмет, обычно отсутствующий в несессере секретного агента. И в моих вещах ничего подходящего не оказалось. Мой собственный ремень был мне необходим для поддержания брюк. Возможно, рано или поздно он бы мне понадобился и для иных целей,

ибо это был не совсем обычный ремень.

Мне повезло, если это можно назвать везением. И может быть, я даже напал на след. Торопливо собираясь, под угрозой смерти, Уинни поспешно вынула все свои веши из комода, забыв заглянуть в один небольшой ящик. Там лежали перчатки, несколько нейлоновых чулок в фабричной упаковке, какая-то косметика, бижутерия и два пояса. Я выбрал один — широкий черный, из мягкой кожи, с крупной замысловатой пряжкой. Хотя и аляповатый на вид, он, пожалуй, был достаточно прочным для той цели, для какой он мне понадобился. Я скатал его и, сунув в карман пальто, вышел из номера.

Коктейль-холл отеля “Кларидж” совсем не напоминал сумрачную и тесную хромированную мышеловку, куда обычно попадаешь, скажем, в нью-йоркских отелях. Эта светлая, просторная и богато изукрашенная зала с высоким потолком, подпираемым колоннами, больше походила на приемную средневекового замка или дворца, где знать дожидалась аудиенции у короля. Безмолвные официанты скользили мимо с подносами, на которых возвышались неведомо откуда добытые напитки. Ничего столь вульгарного, как стойка бара, я не заметил.

Вадя сидела все за тем же столиком у двери, своим присутствием подчеркивая атмосферу этого заведения. Она и впрямь выглядела сногсшибательно. Я подошел к столику, сел напротив нее и бросил шляпу и пальто на пустой стул. За моей спиной тут же материализовался из воздуха официант, и я заказал мартини.

Вадя ничуть не удивилась моему появлению.

— Надо было попросить двойной, милый! — лениво протянула она. — Напитки тут подают в наперстках.

— Двойной! — передал я официанту.

— А мне повторите, пожалуйста!

— И еще один двойной для леди, — сказал я. Официант с поклоном удалился. Я откинулся на спинку и стал рассматривать Вадю с нескрываемым интересом. В конце концов, не считая мимолетной встречи в дверях отеля, мы с ней не виделись два года.

Они блистала в этом моноспектакле. На ее голове красовалась пышная, хотя и без выкрутасов, изысканно-простая укладка, если, конечно, эти два эпитета, поставленные рядом, не кажутся взаимоисключающими. Наброшенный на спинку кресла палантин был из настоящей норки. Далее — костюм из мягкой светло-коричневой (точнее сказать, бежевой) шерсти: короткая облегающая юбка и короткий свободного покроя жакет. В голове у меня промелькнула мысль: что же сталось со старой доброй привычкой дамских портных кроить жакеты по фигуре? Мне эта традиция казалась вполне разумной, но, надо думать, я несколько отстал от современной моды.

Еще на ней была шелковая блузка со стоячим воротником — того фасона, который ассоциируется больше с гусеницами и плодами тутового дерева, чем с химическими колбами. Нейлоновые чулки были столь прозрачными, что в них ее ноги казались голыми — так, облачко какое-то, нежно обволакивающее икры. Туалет завершали туфли на каблуках метровой длины и миллиметровой толщины. Ну, почти. Выглядела она, повторяю, потрясающе: откормленная шикарная дама.

В последний раз, когда я ее видел, в Западном полушарии, она выступала в дешевенькой роли стройной красотки. Я вспомнил ее белые шорты — короткие ровно настолько, насколько позволяли местные правила приличия, и мальчишескую рубашку без верхней пуговицы. Я также вспомнил, что видел ее и в более скудной одежде. То было довольно-таки интригующее предприятие, благодаря которому наши жизненные пути перекрестились в юго-западной части Северной Америки.

К счастью, тогда наши национальные интересы более или менее совпали — такое иногда случается, но прежде чем это выяснилось, мы подстроили друг другу немало ловушек и засад. Потом я посадил ее в самолет и позволил беспрепятственно покинуть страну — вместо того, чтобы свернуть ей шею, как то, без сомнения, и следовало сделать. Полагаю, что Уинни, наш маленький головорез, презрительно назвала бы это приступом сентиментальности. Добросердечный Хелм, Галахад секретной службы! Черт побери, ну нельзя же, в самом деле, убивать каждого встречного!